Недавние празднования 300-летия Полтавской битвы в очередной раз доказали, что история вновь востребована как средство борьбы в межгосударственных конфликтах. Но, как считает обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, это оружие, оказавшись в руках российских пропагандистов, стреляет прежде всего по России.
"Бутылки с листовками будут пущены по Эльбе"
Еще в советские времена, когда раздавался призыв объединиться вокруг партии и ее Центрального комитета в борьбе за повышение культуры, производительности, эффективности или чего-либо еще, возникало ощущение, что партийных идеологов кто-то в очередной раз обвинил в тунеядстве и они принялись изображать работу. Ощущение усиливалось от того, что все эти неотличимые одна от другой кампании проходили настолько муторно и скучно, что не оставляли после себя ничего, кроме кучи брошюрок, не нужных никому, кроме сборщиков макулатуры.
Правда, в первые годы существования советской власти, когда действительно шла идейная борьба и были люди, открыто отстаивавшие взгляды, не совпадающие с генеральной линией партии, большевики искали и находили неординарные способы агитации. Однако начиная с 1930-х годов, когда внутренних идейных противников вывели под корень, а от внешних наглухо закрыли все границы, надобность в агитационных изысках исчезла. И все кампании стали проводиться по единому образу и подобию: статьи в печати, беседы на радио, лекции или общие собрания на предприятиях. Постепенно партийные функционеры настолько отвыкли от нестандартных решений, что любые отклонения от канонических форм советской пропаганды чаще всего приводили к немалым конфузам.
Одна из таких историй случилась вскоре после того, как в июне 1953 года в ГДР произошло антисоветское выступление населения (см. "Власть", N 23 за 2003 год). Главной причиной забастовок, перешедших в восстание, стал низкий по сравнению с западными соседями уровень жизни восточных немцев. Но в Москве решили, что корень зла — в недостаточной идеологической работе с населением, и принялись одну за другой отправлять в ГДР делегации, которым вменялось в обязанность встречаться с немецкими трудящимися и разъяснять им преимущества социализма. Одну из таких делегаций возглавил первый секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Шелепин, которому поручили вместе с населением Восточной Германии разагитировать и жителей ФРГ, рассказывая им о решениях советского правительства по вопросам улучшения жизни в ГДР.
В своем отчете о поездке Шелепин писал:
"В день приезда мы встретились с председателем Союза свободной немецкой молодежи (ССНМ) Э. Хонеккером и зав. западногерманским отделом ЦК СЕПГ П. Фернером. Хонеккер и Фернер сообщили, что они этим вопросом не занимались. Со своей стороны, мы высказали мнение, которое сводилось к тому, что это дело очень важное и не требует отлагательства".
Дисциплинированные немцы взяли под козырек, в считанные часы под руководством советской делегации разработали поразительный по своей наивности план мероприятий и приступили к его выполнению.
"Как нам сообщили тт. Хонеккер и Фернер,— докладывал Шелепин,— в течение двух дней была проведена следующая работа. Отпечатано 10 млн листовок, в том числе 5 млн в крупных городах Западной Германии... Центральный Совет, окружкомы и райкомы ССНМ направят в Западную Германию по адресам, которыми они располагают, письма с документами и материалами. Кроме того, Центральным Советом поставлена задача, чтобы каждый член Союза свободной немецкой молодежи ГДР направил в ближайшие дни не менее 2-х писем с документами и материалами знакомым и родственникам в Западную Германию. Всего путем рассылки писем будет распространено в Западной Германии около 4 млн экземпляров листовок. На 28 августа с. г. уже направлено 145 тыс. писем".
Немецкие и советские комсомольцы нашли и нестандартные пути проникновения пропагандистских материалов в ФРГ: "Значительная часть листовок будет распространена при благоприятной погоде при помощи воздушных шаров, а также через бутылки с листовками, которые будут пущены по Эльбе". Однако главной находкой стала методика прямой агитации: "Листовки будут распространяться в кинотеатрах, с крыш домов, на рынках, в проходных на заводах и фабриках, через почтовые ящики жилых домов, в межзональных железнодорожных составах и т. д.".
А для проведения акции молодые вожди решили направить в ФРГ членов ССНМ, которые раздавали бы листовки и агитировали бы западных немцев прямо на улицах:
"Центральный Совет ССНМ совместно с окружными комитетами в течение двух суток подобрал 6180 членов союза из числа добровольцев, изъявивших желание поехать в Западную Германию для распространения материалов. В каждый район Западной Германии направляются группы молодежи от 20 до 50 человек, а в города Рура и Гамбург — по нескольку сот человек. Было решено, что вся эта молодежь едет в Западную Германию в качестве гостей к родственникам и знакомым. В ряде округов ГДР для выполнения этого поручения Центрального Совета изъявило желание поехать в Западную Германию значительное количество молодежи. Например, в Шверине вместо 250 человек, которых поручил подобрать Центральный Совет, пожелало поехать в Западную Германию 2500 человек. Подобные факты были и по другим округам".
Ничего странного в добровольческом буме не было.
"Для проведения работы в Западной Германии,— докладывал Шелепин,— Центральному Совету ССНМ выделено 1200 тыс. западных марок. Каждый из членов Союза молодежи, направляемый в Западную Германию, получил по 200 западных марок и необходимое количество листовок. Все эти товарищи получат документы, дающие им право проживать в Западной Германии".
В ФРГ в это время бурно росла промышленность, и попасть туда, где была хорошая зарплата, да еще и с легальными документами и, пусть небольшим, первоначальным капиталом мечтали все восточные немцы.
Перед отправкой на добровольцев ко всему прочему возложили обязанность перед назначенными на 6 сентября 1953 года парламентскими выборами в ФРГ агитировать за левые западногерманские партии. Но результат всей этой бурной деятельности оказался плачевным. Правивший в ФРГ блок правых партий ХДС-ХСС одержал на выборах убедительную победу.
А что же случилось с восточногерманскими агитаторами-комсомольцами? Они не вернулись.
"Да и танки, получалось, заманил на мины"
В последующие годы советские пропагандисты умудрялись совершать промахи даже там, где, казалось бы, это совершенно невозможно. В канун 25-летия Победы в Великой Отечественной войне, например, решили шире привлекать ветеранов войны к идейно-патриотическому воспитанию молодежи и направлять их для проведения бесед во все учебно-воспитательные учреждения — от детских садов до вузов.
Идея выглядела вполне здравой. Ведь никакого более радостного для всех события, чем Победа, на протяжении XX века в России и СССР не случалось. И каждый гражданин страны, включая даже тех, кто провел войну в глубоком тылу, что-то сделал для приближения победы и считал свой вклад достаточным, чтобы гордиться не меньше других. И этот настрой передавали детям. Так что оставалось лишь создать идеологически верное описание войны с упором на руководящую роль партии и нести его в массы.
Немного портили задумку вышедшие во время оттепели откровенные книги о войне и исследования объективных историков, успевших обнародовать свои труды во время краткого "культпросвета" — промежутка между концом сталинского и началом хрущевского культа личности. Но к 1970 году о них помнили главным образом фрондерствующие интеллигенты и специалисты-исследователи.
Основная проблема заключалась лишь в том, что генералов и офицеров, не говоря уже о полководцах войны, на все школы и ПТУ обширной страны не хватало. И рядовых ветеранов инструктировали, что и как нужно правильно рассказывать о войне. В результате в классах и аудиториях появлялись фронтовики, которые, сбиваясь и путаясь, пересказывали мемуары командовавших их фронтами маршалов. Перед изданием над мемуарами, естественно, тщательно поработала идеологическая и военная цензура.
На моей памяти лишь один из приходивших к нам в класс многочисленных ветеранов вдруг сошел с накатанной мемуарной колеи и начал костерить "офицерьев". Вспомнил, как в освобожденном городе где-то в Польше собрался поспать и натащил в пустующий дом сена:
"Только вышел своих позвать, а на сене развалились офицерья. Так недалеко гаубицы по немцам били. Я подошел как старшина к старшине и попросил одну гаубицу перекатить поближе к тому окну, где офицерья спали. Ребята ухнули, офицерьев как ветром сдуло. А нам что грохот? Мы как следует выспались".
Но большинство твердо придерживалось выученного текста и продолжало излагать маршальские воспоминания. Правда, даже школьники могли догадаться о том, что рядовой пехотинец вряд ли мог знать, куда идет его дивизия, не говоря уже о направлении наступления фронта. А уж тем более о стратегических планах немецкого командования.
Вся эта ситуация возмущала настоящих фронтовиков, которые считали происходящее происками армейских политработников, пытающихся получить славу победителей не на фронте, а на бумаге. И, по-видимому, немалая доля истины в этих предположениях была. Ведь Брежнев во время войны командовал именно политотделом.
Давний друг моих родителей Герой Советского Союза гвардии полковник Александр Борисович Казаев говорил мне тогда, что "от этих комиссаров и тогда пользы не было, и сейчас вред". И рассказывал, насколько правда фронтовой жизни отличается от того, что писалось в документах, а теперь еще и переделывается в угоду кому-то. Он прошел всю войну от Одессы в 1941 году до Сталинграда и Кавказа, а затем обратно — до Берлина, командуя разведкой полка, а потом и полком.
Наград у него было огромное количество, но звание Героя он получил только в 1945 году, за бои в Восточной Пруссии. В его официальной биографии говорится:
"13 апреля 1945 года стрелковый полк под командованием майора Казаева, ведя наступательные бои против фашистской группировки на Земландском полуострове, подошел к сильно укрепленному рубежу обороны противника. Все попытки прорвать оборону с фронта не увенчались успехом. Наступление дивизии было приостановлено. Тогда майор Казаев дерзким и неожиданным маневром небольшими силами блокировал основной опорный пункт врага, а главными силами прорвал оборону с флангов и обеспечил успешное наступление всей дивизии".
О том, что случилось тогда в Восточной Пруссии, и своем "дерзком и неожиданном маневре" Александр Борисович рассказывал следующее. Посреди ночи его разбудил ординарец, который кричал, что на позиции полка наступает немецкая конница. Топот копыт Казаев слышал, но понимал, что никакой конницы у немцев здесь нет и не может быть. Когда присмотрелись, увидели, что между линиями окопов по нейтральной полосе носится стадо коров, которых немцы пытались эвакуировать, но почему-то бросили. Майор поднял своих бойцов, и они, стреляя в воздух, развернули стадо в сторону немцев и погнали на укрепления противника. Теперь уже немцы решили, что началась атака советской кавалерии. Кто-то начал отстреливаться, но большинство спросонья дрогнули и побежали. А дальше все было в точности как в официальной биографии.
Еще одну историю о том, насколько фронтовая правда отличается от того, что написано в документах, Казаев рассказывал о своем солдате Мехти Кулиеве. В биографии этого Героя Советского Союза сообщается:
"Командир пулеметного расчета 15-го гвардейского стрелкового полка 2-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии младший сержант Кулиев 27 мая 1943 года с расчетом, участвуя в захвате и удержании рубежа у хутора Горишный (Крымский район Краснодарского края), отразил около десятка контратак противника, уничтожив более 150 его солдат и офицеров. 15 сентября 1943 года при прорыве обороны противника на Тамани пулеметом и гранатами уничтожил 2 станковых пулемета. 1 ноября 1943 года в составе десанта высадился на берегу Керченского полуострова, участвовал в завоевании и удержании плацдарма, истребив из пулемета около 100 солдат и офицеров противника. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 ноября 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм гвардии младшему сержанту Кулиеву Мехти Нодеровичу присвоено звание Героя Советского Союза".
Как рассказывал Александр Борисович, в реальности подвиг Кулиева выглядел несколько иначе. Расчет сержанта сидел в окопе передового охранения, который отделяло от позиций полка широкое минное поле. И когда немцы пошли в наступление, а впереди двинулись тяжелые танки, нервы у Кулиева сдали, он выскочил из окопчика и побежал к своим. Немцы догадывались, что он бежит по минному полю, и не стреляли. А затем, решив, что солдат бежит по не заминированному проходу, двинулись вслед за ним. Вот только мины были противотанковые и под ногами Кулиева не взрывались. А несколько танков подорвалось, и немецкая атака захлебнулась:
"Его надо было отдавать под трибунал за то, что струсил и побежал. Но тогда и с командира спрос: почему плохо воспитывал, почему не углядел. А Мехти вообще был боевой солдат, да и танки, получалось, заманил на мины. Потом искупал вину, очень хорошо дрался. Вот его и представили к награде".
После присвоения звания Героя Кулиев уехал в отпуск на родину, в Азербайджан, и на фронт уже не вернулся. Как вспоминал Казаев, азербайджанские власти решили сберечь Мехти Кулиева как национальное достояние. Сначала он окончил военное училище, потом курсы усовершенствования офицерского состава, а затем перешел в милицию и дорос до должности заместителя министра внутренних дел республики. Но, видимо, судьбу не удается обмануть никому. Мехти Кулиева застрелил недовольный переводом на новую должность милиционер.
"Как отрубал в деревне голову курице"
Нужно сказать, что не отлакированная правда о войне трогала куда больше, чем вся пропагандистская кампания с пересказом воспоминаний военачальников. Натужное прививание патриотизма создавало для партийной верхушки эффект, обратный желаемому. Однако современные пропагандисты урок не выучили. Начавшаяся некоторое время назад кампания патриотического воспитания и борьбы за историческую правду до деталей напоминает то, что происходило в 1970-е. Только роль заинструктированных ветеранов заменили идейно выдержанные телесериалы. А во всем прочем — почти никаких отличий. Та же идея объединения народа под знаменем Победы, та же борьба с любыми отклонениями от официальной историографии, особенно зарубежными, та же цель — укрепление власти. Вот только культпросвет последний раз длился дольше, и теперь все, что было открыто, написано и рассказано за последние 20 лет, трудновато вывести из оборота.
К примеру, раньше все знали, что во время войны немцы мучили и расстреливали пленных, но в СССР ничего подобного происходить не могло. Теперь известно, что были периоды, когда пленных в лагерях НКВД просто не кормили, и они умирали тысячами и десятками тысяч. 75% — три из каждых четырех — попавших в советский плен итальянцев умерло в плену. Естественно, советские люди их в СССР не приглашали. Но рядовые солдаты не виноваты в том, что их призвали и отправили воевать.
А что происходило с "языками", которых добывали фронтовые разведчики Красной армии? Разведчик, ставший после войны известным советским философом, Евгений Григорьевич Плимак вспоминал:
"Его привели к нам в разведотдел вместе с еще одним солдатом в какой-то прикарпатской деревушке, когда мы надолго застряли под Станиславом, длинного шофера-ефрейтора бронетанковой дивизии СС, естественно нациста... Подполковник Андреяко из Штаба нашего 8-го гв. Мехкорпуса не отправил Фрица в штаб армии, как ему следовало сделать, а попридержал его при нашем разведотделе. У Андреяко появился как раз в это время прекрасный немецкий трофейный автомобиль... И вот к трофейному автомобилю подполковник весьма удачно подобрал трофейного же шофера, и все стало на свои места. Уже не надо было снимать с боевой машины бронетранспортера Ивана Панкина, когда Андреяко во время нашего долгого сидения под Станиславом уезжал по вечерам к Кате в медсанбат... С его черного мундира Митя Бовтрюк, естественно, содрал погоны и нашивки СС. По вечерам долговязый Фриц отвозил подполковника в медсанбат и с машиной в сопровождении Мити возвращался обратно в разведотдел. Утром совершалась Фрицем вместе с Митей еще одна поездка в медсанбат, за Андреяко... Фриц драил боевую машину, стирал белье и таскал нам всем нехитрый солдатский и офицерский обед с кухни, который мы вполне по-братски делили с Фрицем. Именно в таком вот виде, в мундире германской бронетанковой дивизии (хотя и без нашивок), с двумя котелками в обеих руках, Фриц и предстал пред полковником Воронченко, который, видимо, вышел поразмышлять — на ходу человеку порой приходят ценные мысли,— как его обессиленному порядком корпусу овладеть Станиславом... Через пару минут в хате, где расположился разведотдел, зуммерил телефон, и Андреяко, на ходу заправляя гимнастерку под портупею, бежал к дому начштаба. Что там Воронченко говорил Андреяко, тот нам никогда не пересказывал; адресованный тебе мат вряд ли стоило вообще передавать. Но еще минут через десять Митя Бовтрюк с автоматом уже вел длинного Фрица по какой-то тропинке в близлежащий лесок... Я сам нередко допрашивал пленных на ходу, наша танковая армия уходила в прорывы, допрашивать пленных было необходимо, но вот отправлять в боевой обстановке их было совершенно некуда, возить их, нередко раненых, было тоже ни к чему... И в критических ситуациях Митя спокойно делал свое дело — так же спокойно, как отрубал в деревне голову курице или прирезывал поросеночка..."
Конечно, можно запретить под страхом уголовного наказания публикацию подобных воспоминания и попробовать изъять из всех мест хранения. Но можно поступить и по-другому. Тщательно расследовать по документам подобные случаи: где был взят "язык", куда отправлен, а если не отправлен, кто в этом виноват. Или официально отказать в возбуждении уголовных дел за истечением срока давности, если это предписывает закон.
Мне этот путь представляется наиболее целесообразным. К примеру, в начале 1990-х было очень много шума вокруг американцев, похищенных советскими спецслужбами во время вьетнамской войны. Российские власти вроде бы ничего не скрывали, но ничего и не показывали. Шумиха продолжалась. Мне потребовалось почти десять лет, чтобы провести расследование и установить, что на самом деле два американских пилота согласились продать СССР новейший американский истребитель F-111, но их после перелета на вьетнамский аэродром обманули и привезли в Союз (см. "Власть", N 42-46 за 2004 год). После этого я не слышал больше заявлений о необходимости найти и вернуть американцев, похищенных и удерживаемых кровожадными русскими.
История нужна не столько для организации нелепых пропагандистских акций и изобличения зловредных выдумок сопредельных и отдаленных государств, сколько для того, чтобы правильно строить нынешнюю жизнь. Русские люди не меняются веками. И ведут себя одинаково в повторяющихся из века в век обстоятельствах. Попробуйте внимательно вчитаться в документы XIX века, и вы поймете, что по большому счету в России изменился только технический уровень всего и вся. А люди и их поведение остаются неизменными. Так что никакому понимающему человеку не придет в голову устраивать кампании по борьбе с коррупцией чиновников или судей. Люди все равно будут пытаться откупиться, а судьи будут брать. С этим ничего не смог поделать даже Сталин со всем своим аппаратом насилия.
А тот, кто дал себе труд познакомиться с историей советской внешней торговли, понял бы, что стремление прибалтийских государств к оценке ущерба, нанесенного им советской властью, нужно всемерно поддерживать и участвовать в этом процессе. Только вести его в полном объеме, учитывая, что Латвия и Эстония до конца нэпа богатели за счет скупки контрабандых товаров из СССР, а до 1940 года получали значительные средства от дорогостоящей перевалки советских экспортных и импортных грузов в своих портах. А главное, надо не бояться результатов подсчетов.
Вряд ли стоит опасаться и результатов исследования тех эпизодов истории, которые кому-то почему-либо кажутся позорными. Ведь русские веками считают свою страну великой державой. А великой державе не пристало стыдиться своей истории и бесконечно переписывать ее.