Любителей антиквариата в России немало: бабушкины сундуки и швейные машинки Zinger не редкость в квартирах внуков, дизайнеры охотно вписывают старинную мебель в фьюжн-интерьеры. Но антиквариата в России не так уж много — не сравнить с Европой. За столетними шкафами, столами и стульями для подмосковной дачи корреспонденты "Денег" Андрей Коняхин и Юлия Шальнева отправились в Бельгию.
Буквы законов
Идея купить антиквариат родилась у нас в крупном мебельном молле, где мы полдня безуспешно искали французский комод в деревенском стиле (известный всем прованс). Вот что мы знали тогда об антиквариате: а) в Москве он дорог, б) оттуда, где недорог, не вывезешь.
Решили проверить эти докризисные знания: обследование магазинов на Фрунзенской набережной, Ленинском проспекте и российского интернета подтвердило пункт "а". Цены на французские и бельгийские комоды конца XIX века начинались с €2 тыс. против €500 на французских и бельгийских сайтах. Там же, в зонах .fr и .be, рядом с "нашим" комодом стояли, лежали и висели сотни шкафов, сундуков, креденций и люстр с канделябрами разных эпох и стилей по ценам в три-четыре раза ниже рыночных, то есть московских. Пункт "б" подтвердился ровно наполовину (в части дешевизны), и к комоду тут же пристроились кухонный стол со стульями, сервант, несколько люстр, мягкая мебель, пара гравюр и копий картин XIX века "малых голландцев" с фламандцами, секретер, серебряный сервиз из пяти предметов, пара ковров, ну и там по мелочи.
Установив планку общих расходов на уровне €20 тыс., мы взялись за дело. А дело было за малым — опровергнуть вторую часть пункта "б". Для этого нужно было изучить законодательство о ввозе и вывозе культурных ценностей Бельгии, Франции и России, разработать маршрут поездки и разобраться в вопросах логистики и таможенного оформления грузов.
Франция в нашем тендере сразу не выдержала конкурентной борьбы с Бельгией: французские законы в области культценностей показались нам драконовскими, рынок — забюрократизированным: комиссий, служб, полицейских отделов, следящих за оборотом антиквариата, там больше, чем самого антиквариата. И что самое неприятное, во Франции при вывозе ценностей нужно заплатить налог 4,5% от стоимости предметов, а разрешения на вывоз можно ждать месяцами.
В Бельгии проще: покупай и вывози хоть сокровище нации, если сама нация (вернее, фламандское и валлонское сообщества и город Брюссель) в течение короткого времени не захочет выкупить для себя сокровище, на которое ты положил глаз, у его владельца.
Российские законы в части ввоза (не вывоза) культценностей тоже оказались либеральными. Так, вещи возрастом более 100 лет являются антиквариатом и таможенными пошлинами и налогами не облагаются.
Но это касается физлиц (то есть еще надо доказать, что груз не коммерческий, а для личного пользования) и не просто старых вещей, а обладающих культурной ценностью. Для ее установления требуется экспертиза Росохранкультуры. Руководитель отдела по сохранению культурных ценностей московской службы Росохранкультуры Ирина Пономарева сказала нам: "Для вещей, скажем, XIX века главным критерием отнесения к культурной ценности условно является возраст. Но, естественно, не все из них мы, как эксперты, автоматически признаем ценностью, и наоборот, многие вещи моложе 100 лет вполне могут быть отнесены нами к произведениям искусства. Таможенные органы учитывают наше мнение в процессе оформления".
Здесь был Шишкин
Разработали маршрут. Остановились на крупнейших центрах антикварной торговли — Брюсселе и Антверпене, в интернете нашли и списались с несколькими антикварами, которые выслали нам фотографии и прайсы. И вот мы уже при встрече с торговым атташе Бельгии в РФ Иваном Корсаком-Кулагенко задаем острый вопрос: откуда в Бельгии столько антиквариата и когда он кончится, ведь, как мы выяснили к тому моменту, страна уже несколько десятилетий активно экспортирует его по всему миру? Он объясняет, что так сложилось исторически: еще со Средних веков их города славились своими живописцами, лучшими в Европе мебельщиками, каменщиками, ювелирами и ткачами. "Антиквариат не кончится никогда,— заверил нас господин Корсак.— Каждый бельгийский дом — это приличных размеров антикварная лавка". В эту лавку древностей мы и отправились.
В Брюсселе представлены все три сегмента антикварного рынка: низкий, средний и высокий. Жили мы над средним — в фахверковом доме XVII века, в мансарде над двухэтажным антикварным магазином, хозяин которых Дэнни собрал интересную эклектичную коллекцию с индо-китайским акцентом: шкафчики, болванчики, гравюры махарадж. Недорого (на всех предметах наклеены двух-трех-четырехзначные ценники), но не наш стиль. За покупками и обедать ходили по низкому и высокому сегментам. По Саблон. Это центр антикварного Брюсселя — тихая старинная площадь с первоклассными ресторанами. От нее отходят семь-восемь улиц. Над площадью возвышается готический собор, под который каждую субботу и воскресенье с раннего утра съезжаются продавцы старья и сувениров из соседних городов и окрестностей Брюсселя. Блошиная возня начинается с восьми утра и заканчивается ближе к трем пополудни. Там мы купили за несколько десятков евро пару на вид старинных кухонных механизмов не совсем понятного назначения.
Быть нашим проводником по миру высокого антиквариата вызвался председатель бельгийской палаты экспертов произведений искусства, вице-президент BRAFA (одной из крупнейших европейских ярмарок антиквариата) и главный бельгийский специалист по серебру и золоту XVII-XVIII веков Бернард де Лейе, карьера которого началась более 40 лет назад с "фальшака". Прямо как у нашего Павла Третьякова, купившего на Сухаревском рынке по сходной цене "малых голландцев". Теперь коллекцию де Лейе, в которую входят в том числе предметы из собрания Ротшильдов и русского императорского дома (советские руководители продали на Запад большую часть столового серебра и золота Романовых), украшает золотая полуторакилограммовая русская императрица Екатерина Великая ценой около €2 млн. Несколько килограммов драгметалла завезли из Франции вместе с мастером, и он, не жалея материала, буквально выдолбил фигуру молотком и резцом, как будто это не золото вовсе, а мрамор какой-то.
Начали обход с картинной галереи De Jonckheere. Осмотрев несколько десятков Кранахов, Брейгелей, учеников Босха и Тенирсов (от €1 млн), приценились к лаконичному на первый взгляд Лютеру (20х20, масло, холст). Цена — свыше €2 млн — вполне согласуется с лютеранской моралью.
С недавно проданным двойником этой картины Кранаха связана интересная история, которую нам рассказал Аксель ван дер Стаппен, глава бельгийского представительства De Jonckheere. Во время войны немцы решили конфисковать коллекцию знаменитой семьи Филипс. Перед тем как расстаться со своим Кранахом, госпожа Филипс написала на обратной стороне портрета тезис Лютера о том, что укравшему не будет покоя, и отдала его оккупантам. Когда же после войны награбленное стали возвращать законным хозяевам (что было непросто доказать), она получила этого "Лютера" одной из первых: надпись безусловно свидетельствовала о том, кто владелец. Сама же картина от этой истории только выиграла — пару сотен тысяч евро при продаже...
С живописью в Бельгии и после ван Эйка с Мемлингом было неплохо, в чем мы убедились в галерее Boon, в 100 метрах за углом. Галерея специализируется на живописи 1850-1930-х годов — в первую очередь на позднем романтизме, реализме, импрессионизме и постимпрессионизме. Сразу возникло ощущение, что попали в Третьяковку. Но на учителей наших передвижников и постпередвижников стоило посмотреть.
Йос Бун, генеральный директор галереи, сказал: "Работы бельгийских мастеров, как никакие другие, близки русскому вкусу. Многие ваши известные художники учились здесь. Шишкин, кажется, окончил Дюссельдорфскую академию — пара сотен километров от Брюсселя. Отсюда преемственность в выборе сюжетов, цветовой гамме, яркости тонов". "Вот посмотрите на эту работу,— показывает он пейзаж на стене,— правда, похоже на Шишкина?" Смотрим: да, определенно здесь был и Шишкин... "Все знают Рубенса с Брейгелем, Моне, Дега и бла-бла-бла,— продолжает Йос Бун.— У нас есть миллион таких же не менее выдающихся, но менее разрекламированных художников. Вот их-то мы и собираем, пишем про них книги, возим на выставки и ярмарки по всему миру — Монако, Лондон, Нью-Йорк, Токио, Москва. Это очень хороший период в живописи: яркие цвета, счастливые люди — ничто так хорошо не продается! Да еще и цены доступные. Например, работу, которую мы купили за €80 тыс. в частном доме у владельца, мы продаем коллекционерам за €130 тыс. Те без спешки могут через аукцион выручить за нее и полмиллиона".
В соседней галерее, которая, как и хозяин, носит иранское имя Zada, продают старинные ковры и гобелены за €100-300 тыс., есть у них и своя линия современных ковров (€10-20 тыс.). Бельгия, как выяснилось, крупнейший ковровый рынок в Европе и чуть ли не родина гобелена. Здесь нам рассказали о том, что русские парни лучше американских, потому что не торгуются, покупают много и платят кэшем. Устроили especially for us аттракцион. Хозяин раскатал турецкий ковер XVII века и начал безжалостно ходить по нему своими ботинками и нас призвал сделать то же: дескать, ощутите эту ни с чем не сравнимую мягкость. Мы уклончиво ответили, что, дескать, такой ковер не грех и на стену повесить. Он рассмеялся и изрек по-настоящему восточную мудрость: "Ковер на стене умрет быстрее, чем гобелен на полу". Да, подумали мы, не довелось ему пожить в холодных московских хрущевках с шумными соседями. И, как настоящие русские парни, даже не стали торговаться.
Потом была галерея примитивного искусства, где мы вместе с учредителем Brussels Non European Art Fair Патриком Местдагом пытались почувствовать вибрации и притяжения фаллических символов, узнали, что тотемы и прочие вуду совсем не злые, что климат меняется, вечная мерзлота отступает и нам самое время ехать на Чукотку — собирать показавшиеся из-под снега фигурки из моржовой кости и бубны шаманов. Патрик бы с нами тоже поехал, но он ничего не знает о российском законодательстве — слышал, что вывезти все это богатство ему не дадут русские таможенники. Мы его успокоили: мол, законодательство о ввозе и вывозе культценностей меняется, уже приняты в первом чтении поправки, облегчающие вывоз таких предметов за рубеж. Он обрадовался как ребенок и куда-то убежал — собирать зимние вещи, решили мы. Но он скоро вернулся и выгрузил в наши рюкзаки третью по счету гору специальной литературы.
Еще были галереи с работами Сержа Полякоффа (Сергея Полякова), вошедшего в историю своей фразой "Если бы Рафаэль родился сейчас, то стал бы абстракционистом" и почти такого же дорогого, как его друг и учитель Кандинский, русско-французского авангардиста и галереи французской мебели в стиле барокко и рококо, где нам предложили докупить полбюро (€30 тыс.): бюро отреставрировано ровно наполовину, и требуется еще €7 тыс., чтобы довести работу до конца. Одного мы не поняли: зачем вкладывать еще четверть цены в и так прекрасно сохранившуюся вещь? Видимо, чтобы она стала выглядеть как настоящий новодел.
Со всеми галерейщиками мы пытались заводить разговор о кризисе, падении продаж, но они искусно уходили от него, всем своим видом показывая, что это временное недоразумение, не заслуживающее внимания: кризисы мимолетны, а настоящие ценности вечны.
Брюссельский антикварный рынок любит тишину. Это не проходное туристическое место, как Лондон или Париж, здесь нет случайных людей, клиенты богаты и постоянны. Все обстоятельно, солидно, дорого и комфортно, как в Daimler господина де Лейе.
Комодное место
На следующий день в соседнем Антверпене перед нами пронесся Porsche. В переводе с языка автомобильных марок — нас пригласил в свой замок знаменитый антиквар и дизайнер, друг Ростроповича и Нуреева Аксель Вервурдт. Перед замком нам показали, как работает бизнес с оборотом €40 млн: целый час, показавшийся вечностью, мы бороздили пространства бескрайнего джинзавода (джином, впрочем, там не пахнет уже лет десять), где за стеклом и бетоном в разряженной атмосфере парили арт-объекты всех времен и народов, образцы тканей и материалов со склада, кульманы и ватманы из дизайн-бюро, ножки столов и стульев из реставрационной мастерской. Все это можно легко снять с орбиты, потрогать и даже купить. Цены, понятно, космические: как говорят в Брюсселе, одно прикосновение Акселя делает вещь в сотни раз дороже. Господин Вервурдт лихо смешивает ультрасовременные минималистические и классические формы, предметы, казалось бы, несочетаемых культур, что привлекает к нему заказчиков из разных концов — так и хочется написать — вселенной. Русские пока присматриваются. Аксель Вервурдт слышал от своего друга Гергиева, что они долго жили в нищете, поэтому сейчас так тянутся к гламуру: "Но это пройдет, и я знаю, они уже скоро придут ко мне за настоящими вещами, материалами и энергичным цветом".
От замка после джинзавода мы ждали продолжения экспериментов с сочетаниями, но открыли дверь Porsche и опять попали в салон Daimler: все солидно, дорого и комфортно.
Ознакомившись с премиум-классом антиквариата и малолитражками блошиного рынка, мы отправились на поиски чего-то вроде нашего рентованного дизельного Mercedes. Именно между Антверпеном и Брюсселем располагается большинство компаний, которые позиционируют себя как экспортеры и оптовые продавцы антиквариата. Из интернета картина выглядела очень привлекательно: десятки экспортеров на десятках тысяч квадратных метров сухих и светлых ангаров держали десятки тысяч шкафов, столов, стульев, картин, ваз, как пишут в объявлениях о продаже автомобиля, "в идеальном состоянии". В реальности все оказалось не так: трое "экспортеров" из четырех оптовиков, что мы объехали, не знали, как заполнять экспортные документы, их ангары оказались стоящими посреди чистого поля навесами, плохо защищающими старую рухлядь без ручек и дверей от дождя и солнца. Зато с четвертым нам повезло. Хозяин Belgium Antic Exporters (BAE) Джек ван Уверкерк, голландец по происхождению, стал одним из первых оптовиков-антикваров в Бельгии почти 40 лет назад. Начинался этот бизнес как транспортный. Как рассказывает господин ван Уверкерк, именно тогда на смену деревянным контейнерам пришли современные металлические, что позволило доставлять за океан большие объемы чувствительных к таким перевозкам грузов. Ориентирован бизнес был именно на Соединенные Штаты, которые до сих пор потребляют львиную долю мебели из Бельгии. Норма прибыли — 10-15% (для сравнения: в Boon и De Jonckheere — 40-50%) в зависимости от величины заказа. С конца позапрошлого года из-за кризиса объемы продаж резко упали (с нескольких контейнеров в месяц до нескольких в год). Многие конкуренты разорились, из серьезных игроков осталось три-четыре. Начались неплатежи и... выколачивание долгов (прямо перед нашим приездом господин ван Уверкерк вернулся с переговоров с "коллекторами", которые за 20% готовы вернуть долги, что живо напомнило нам Россию 90-х). Вслед за объемами упали и цены, чем мы незамедлительно воспользовались.
За €14 тыс. мы приобрели 1800 кг мебели: два шкафа в неоренессансном стиле, креденцию — в неоготическом, большой раздвижной стол с шестью стульями в стиле Брейгеля (это такое северное неовозрождение), три люстры из меди с канделябрами, каминные механические часы с боем, секретер и много чего еще — всего 25 предметов, включая тот самый комод в стиле "прованс", с которого все и началось.
BAE оформила нам инвойс (международная счет-фактура), в котором перечислены покупки, указаны год их выпуска, страна происхождения и материал изготовления, сертификаты на каждый предмет на гербовой бумаге. Мы настояли на том, чтобы нам отдали товарные чеки с печатью продавца (и сделали это не зря, очень пригодилось на таможне). Мы получили на некоторые предметы скидки — до 10%. Но tax free они не оформляют: налог (VAT) не распространяется на вещи, произведенные более 100 лет назад. Зато упаковка, погрузка и починка часов были бесплатными. Кроме того, купив все у одного экспортера, мы сэкономили несколько сотен на консолидации товара транспортной компанией. На прощание спрашиваем господина ван Уверкерка: "Если бы не кризис, вы бы стали работать с такими, как мы, частными лицами? Ведь что для вас в лучшие времена какие-то €14 тыс.?" Он задумывается на пару секунд и отвечает: "Мы не отказали бы вам, но, только не обижайтесь, если бы тогда же пришел оптовый покупатель, вам бы пришлось подождать — и возможно, не один день". Еще перед нашим уходом сын Джека ван Уверкерка Винсент развесил на уже ставшую нашей мебель красные бирки sold и рабочие начали готовить ее к отправке — вощить, подкручивать и убирать мелкие выбоины. Эта легкая реставрация тоже была бесплатной.
На этом первая часть антикварного тура была закончена, начиналась вторая, самая сложная и тернистая — логистико-таможенная, о которой мы расскажем в следующем номере.