По обширной музыкальной программе "Берлинских недель" можно путешествовать в истории русской музыки как по добротной энциклопедии или, что вернее, многостраничному меню. Русский авангард первой половины века — изысканный цикл в качественном исполнении молодых энтузиастов. Православное пение — специальные концерты хора Московской Патриархии в церкви Святого Матеуса. Губайдулина или Шнитке — все периоды творчества на выбор. Но обильнее всего представлена русская классика, как давно играемая на Западе, так и та, чей круг известности всегда был заметно уже.
Лишь на первый взгляд русские композиторы-классики имеют мало отношения к актуальной тематике культурного диалога между столицами России и Германии. Как и авангард, русская классика стала в постсоветское время объектом нового интереса. Он носит и художественный, и, что не менее важно, исследовательский характер. Теперь западные ученые больше не подвергаются притеснениям в наших архивах, их русским коллегам удалось споро освоить требования мирового академического уровня, и наконец-то появилась надежда совместными усилиями навести в изучении русской музыки порядок, соответствующий требованиям современной науки.
Издательства "Музыка" и Schott, например, сейчас сообща приступили к инвентаризации и академическому изданию Чайковского и Мусоргского. Эти два русских композитора наиболее внятны европейскому слушателю, но на Berliner Festwochen программа принципиально шире. В цикле "Музыкальных ночных студий" одна из первых "ночей" была посвящена Глинке, композитору, который, как известно, зло распрощался с родиной и окончил свои дни в Берлине. Были также "ночи" Мусоргского и Бородина — во вторую из них Венский струнный секстет с шиком и вкусом играл редко исполняемые камерные ансамбли, созданные химиком с гейдельбергским образованием и одним из самых самобытных гениев русской музыки в одном лице.
Как часто бывает, ночные или дневные концерты порой отличаются большей живостью и непредсказуемостью, чем престижные вечерние. Не всегда русская музыка идеально ложится на аппарат и исполнительские традиции немецких музыкантов, но бывают и удивительные удачи. Берлинский симфонический оркестр, очень хороший, хотя и чуть уступающий в классе Берлинскому филармоническому или Немецкому симфоническому, играл сюиту из "Сказки о царе Салтане" Римского-Корсакова и Пятую симфонию Чайковского. Если с Римским молодой дирижер Георг Фритцш справился не очень уверенно, то Чайковский прозвучал так цельно, органично и мощно, как редко можно услышать на родине автора.
Столь же хрестоматийный Скрипичный концерт Чайковского игрался Викторией Мулловой и Берлинским филармоническом (во главе с Марисом Янсонсом) в двух вечерних программах, и четырехтысячный зал Филармонии был практически полон. Исполнение было ровным, красивым и пресным, успех — дежурно большим. Правда, совсем полные аншлаги собирали лишь такие имена, как Альфред Брендель и Клаудио Аббадо. Одна из программ Аббадо, руководящего Берлинским филармоническим оркестром, состояла целиком из русской музыки. Юная и прелестная Элен Гримо исполнила Второй концерт Рахманинова ниже всякой критики — колючим звуком, едва справляясь с техническими сложностями. Успех был снова невероятным, как и у Мулловой. Корреспондент Ъ должен признаться, что с легким страхом ожидал прочесть одобрительные отзывы и в берлинских газетах — по счастью, опасения оказались напрасными. Газета Berliner Morgenpost закономерно хвалила Аббадо, хотя, на наш взгляд, дирижер в ответе не только за свой оркестр, но и за выбор солиста и результат в целом.
Очевидно, иметь в одном концерте одновременно пианиста и дирижера высшего ранга — пиршество, фестивалю все же недоступное. Но спасибо Клаудио Аббадо за "Ночь на лысой горе" раннего Мусоргского в поздней авторской редакции — с хором Берлинского радио в роли ведьм и украинским басом Анатолием Кочергой в роли Чернобога. Что же до "Поэмы экстаза" Скрябина, то она звучала у Аббадо роскошно и без статуса, указанного в заглавии. Вообще же в течение "Берлинских недель" разными силами были исполнены все симфонические поэмы Скрябина — не исключая и "Прометея", которого подарил берлинской публике оркестр Михаила Плетнева.
Не осталась в стороне от русской программы и опера. Очередной раз увидел свет "Борис Годунов", поставленный в театре Deutsche Oper его интендантом, маститым профессионалом Гетцом Фридрихом. Мало какая из русских опер не избежала в современных западных постановках участи превращения в притчу о тоталитаризме и гражданской войне — не избежал и "Борис". По-видимому, европейскому зрителю это продолжает оставаться интересным, раз даже искушенный Вольфганг Занднер из Frankfurter Allgemeine Zeitung удостоил постановку серьезного разбора. Музыкальная часть под руководством Рафаэля Фрюбека де Бургоса, вероятно, была бы на уровне, если бы не чудовищный русский язык у большинства певцов, ставящий под сомнение сам принцип исполнения на языке оригинала. Много симпатичнее, на наш взгляд, оказалась постановка "Князя Игоря" Бородина итальянским театром марионеток Carlo Colla e Figli. Всего четыре певца сидели в оркестровой яме вместе с музыкантами, игравшими нехитрый дайджест партитуры. Все остальное было совсем как в настоящей опере, только на ниточках. История русской музыки всегда состояла отчасти из красивых кукольных персонажей. Этот взгляд и сегодня может быть поучителен, не всегда же нужно быть только объективным и серьезным.
ПЕТР Ъ-ПОСПЕЛОВ