Грете Гарбо исполнилось бы девяносто. Покинув кинематограф в 1941 году, Гарбо прожила ровно полвека, постепенно приучив всех к мысли, что она бессмертна.
Прозвище "Божественная", было не просто данью голливудскому культу звезд. Оно как будто подразумевало неподвластность актрисы смерти. Рудольфа Валентино тоже называли Богом, но уточняли — Бог Любви. Прозвище Гарбо было лишено всякой конкретности. Ее непроницаемое лицо называли "маской", и единственное, что могло воплощать лицо Гарбо, изваянное, по словам Ролана Барта, "из снега и одиночества", это именно Смерть.
Задумывая "Орфея", Жан Кокто мечтал, чтобы Гарбо, тогда уже затворница, сыграла роль Смерти. Потом, по странному капризу, он увидел в этом образе ее главную соперницу — Марлен Дитрих. Оба замысла не осуществились — преследующей Поэта Смертью стала испанка Мария Казарес. В кульминационной сцене Кокто заставил ее опустить веки и нарисовал на них глаза. Если бы Смерть играла Гарбо, Кокто-художнику оставалось бы только с благоговением отступить, да ему бы и не пришло в голову как древнему греку раскрашивать мрамор.
Шведский оператор, снимавший первую кинопробу никому не известной выпускницы Стокгольмской театральной школы Греты-Луизы Густафсон, посоветовал ей подстричь чрезмерно длинные ресницы, из-за которых ее глаза на экране превращались в какие-то черные ямы. Он не догадывался, что этим "ямам" под тяжелыми веками суждено пятнать снежную белизну самой знаменитой маски в истории кино. Ранние фотографии Греты-Луизы Густафсон намекают, что эта маска не была творением природы. Был лишь миловидный мягкий овал в облачке завитых волос и приоткрытые улыбающиеся губки. И только раздражившие оператора черные провалы глаз позволяют угадать в Грете Густафсон Божественную — Грету Гарбо.
Даже сухие академические исследователи, говоря о Гарбо, превращались в пылких трубадуров — неслучайно статьи о ней так часто напоминают поэмы в прозе. Кинематограф как будто нашел не просто музу или богиню, но и абсолютную киногению, кино-гения... О загадку Гарбо сломаны миллионы критических перьев. Загадка коварна и двояка. Не стоило большого труда угадать, что маска Гарбо и есть кинематограф, что плотная белизна лица равна белизне экрана, а трагическая отчужденность рождена невозможностью преодолеть одномерность кинополотна. Но за этим неизменно следовал новый вопрос: а что, собственно, есть кино? И в скорбных чертах каменного Сфинкса виделась едва уловимая усмешка Моны Лизы.
Вспоминая начало карьеры, Гарбо любила называть себя "юношей". Не только потому, что "девушка" звучало глупо и могло иметь отношение к Густафсон, но не к Гарбо. У нее были широкие плечи, узкие бедра, размашистая походка и крупные руки. Быть может, она нигде не была так прекрасна, как в "Королеве Кристине" — в строгом мужском одеянии, сшитом ее любимым художником по костюмам Адрианом. Исследователи, конечно же, разглядели в Гарбо черты андрогина, в очередной раз подтвердившие ее потустороннее происхождение.
Жорж Садуль написал, что названия ее фильмов звучали торжественно, как молитва: "Искусительница", "Плоть и дьявол", "Божественная женщина", "Таинственная женщина", "Дикая орхидея", "Лобзание"... Каждый нюанс мимики Гарбо — будь то поцелуй или манера опускать глаза при высоко вскинутой голове — был наполнен тайным теургическим смыслом, поднимавшим ее над банальными сюжетами и заурядными партнерами. В рецензии на "Анну Каренину" Грэм Грин утверждал, что "нет в мире другой киноактрисы, которая сумела бы столь убедительно, сильно, без всякой фальши выразить идею рока". Именно поэтому в голливудских мелодрамах Гарбо оставалась трагической актрисой. Сознание скорбной миссии как будто стирало с ее лица улыбку, возвращая ему покой и обреченность.
Название последнего фильма Гарбо — "Двуликая женщина" — кажется символическим. Она часто говорила о своем экранном облике в третьем лице, как будто ее человеческая сущность не имела к нему никакого отношения. Именно кинематограф возвел Гарбо в сонм Божественных, и она отплатила сполна, покинув его ради чистоты легенды. Легенда была столь властной, что даже те немногие, кого она допустила в свое одиночество после 1941 года, были поражены нетленностью ее лица. Ингмар Бергман вспоминал, как шестидесятипятилетняя Гарбо, приехав в Стокгольм, чтобы проконсультироваться с каким-то шведским врачом, попросила его показать павильоны киногородка, в которых когда-то снималась. Гарбо сняла огромные солнечные очки, заменявшие непроницаемую вуаль — и Бергман остолбенел: "В полумраке тесной комнатки ее красота была вечной. Как если бы передо мной сидел ангел из какого-нибудь Евангелия. Я бы сказал, что красота витала вокруг нее". Потом Гарбо перегнулась через стол, нижняя половина лица попала в круг света — и Бергман увидел бледный рот в окружении поперечных морщин, нарушивший гармонию. Богиня была сделана из материала, подвластного времени. Она умерла 15 апреля 1990 года, в возрасте восьмидесяти пяти лет.
КАРИНА Ъ-ДОБРОТВОРСКАЯ
СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ