"Турецкий Антониони": обойти этот крепко приставший критический ярлык никак не получится. В 2008 году на Каннском фестивале "Трем обезьянам" достался приз за режиссуру и неровная реакция критиков — некоторые сочли фильм слабым и претенциозным. Но это уже третья картина Джейлана, отмеченная в Канне, вдобавок он и сам активно придумывает себе контекст: например, главный герой его фильма "Отчуждение" — фотограф (а это первая профессия самого Джейлана) и фанат Тарковского. Режиссурой как ремеслом Джейлан действительно владеет мастерски и демонстрирует это уже на начальных титрах, умело затягивая взгляд в глубину темного кадра, следом за движущейся по ночному шоссе машиной, пока она не становится светящейся точкой в центре экрана. Далее идет монтажная склейка, за кадром характерные звуки аварии. Минимализм как технология предписывает выносить значимые события за скобки; в кадре не должно быть ни узловых моментов, ни явных аффектов, одна только рефлексия.
Это если следовать стилю Антониони формально. А за кадром чиновник на машине сбил человека. Дальше выясняется, что он рвется в политику и участвует в местных выборах. Поэтому предлагает своему шоферу Юпу взять вину на себя и отсидеть каких-то жалких полгода за долю малую. Юп соглашается. Долю норовит получить его сын — ему машину надо. Жена Юпа отправляется к чиновнику хлопотать насчет денег. Так шаг за шагом вместо отчуждения и рефлексии вылезает кондовая мелодрама, которой, однако, очень стыдно быть самой собой. Пока услужливый шофер отдыхает на нарах, его жена вляпывается в адюльтер со скользким чиновником, да так неловко, что влюбляется в него по уши, до слез и угроз. Сын подсматривает. Страсти накаляются. Построение кадра по-прежнему красиво до невозможности, интерьеры все так же глубоки и многослойны, звук идеально вычищен и насыщен нарочитым пением птиц за окном и стрекотанием цикад. Доходит до смешного: урчание спускаемой в унитазе воды фантастически плавно переходит в грохот поезда под окнами. Фоновой музыки нет, как завещал минималист Брессон, лишь назойливая трель мобильника; он предвещает беду поп-песенкой про несчастную любовь. Три раза, во время каждой кульминации.
Наконец из тюрьмы выходит Юп, в кадре сверкает молния и грохочет гром. Это уже явно территория Висконти, режиссера театрального и знавшего толк в опере; однако "турецкий Антониони" упрямствует в верности своему прозвищу и упаковывает шекспировские страсти в формально-отчужденные обертки. Персонажи долго молчат, сопят, всхлипывают, держат паузу на крупных планах, а при крайней необходимости скупо скандалят на дальних. В тени, под заглушающие звуки хорошо прописанного птичьего пения. Роковые моменты по-прежнему спрятаны. Это как если бы Отелло молча задушил Дездемону за сценой, а на люди выскочил нервно покурить. Что за режиссура выходит, если насильно загнать раздираемых страстями героев в противоречащий драматургической логике стиль, хорошо символизирует название фильма. Притча про "трех обезьян" ("не вижу, не слышу, ничего не скажу") здесь выглядит пародией на скрытые эмоции в фильмах Антониони. Получается напыщенная многозначительность вместо многозначности, противоречие искусственно вымороженной формы и явно мелодраматического содержания, тот самый "унылый артхаус", который поклонники крепко сбитого жанрового кино привычно ругают за невнятность.