В минувшие выходные театр им. М. Н. Ермоловой показал премьеру. Режиссер Владимир Андреев осуществил свое давнее желание — поставил драматическую поэму Давида Самойлова "Сухое пламя". В основе сюжета поэмы, написанной более тридцати лет назад, — борьба за власть в 1727 году после смерти вдовы Петра Великого Екатерины I. Иначе говоря, это история о политическом крахе светлейшего князя Александра Меншикова — но не только.
Белым пятистопным ямбом (в народных сценах — раешным стихом) Самойлов описывает переплетение компромиссов, интриг, обманов и разоблачений, всегда играющих кому-то на руку. Каждый за себя, союзы заключаются на время и ради выгоды, предать вчерашнего союзника — поступок естественнейший. Эзоповым языком — пишется "Петр", читается "Иосиф" — поэт не пользовался. Эзопам чаще всего приходится говорить назывными предложениями, примитивными и бескрасочными. Этот язык не пускает мысль в глубину, и Самойлову, одному из самых умных советских поэтов, он был чужд органически. Вопреки забавному созвучию фамилий, князь Меншиков из "Сухого пламени" — вовсе не секретарь ЦК Маленков в историческом гриме. Политика партии поэта не интересовала, ему претила политика как таковая.
Сегодня благородная отстраненность Давида Самойлова представляется лучшей и наиболее естественной из гражданских позиций. Пьеса, однако, заметно теряет в силе воздействия. Кажется, что театр им. Ермоловой битых три часа втолковывает нам общеизвестные вещи общедоступным языком: стоит ли? Волей-неволей в центр внимания перемещается фабула. Это отчасти досадно: в драматургической конструкции "Сухого пламени" изъянов хватает. Действие стопорится, его приходится подталкивать, и средства для этого Самойлов выбирает вполне шаблонные: тайна, ненароком услышанная из-под стола, притворная болезнь, несчастная любовь и проч. И все-таки за перипетиями интриги зрители (партер и амфитеатр на премьере были почти полны) следят внимательнее, чем за мыслью поэта.
Нечто подобное произошло в Малом театре с солженицынским "Пиром победителей". Очень неискусно придуманный сюжет комедии зал впитывал жадно, политические же инвективы, столь дорогие автору, оставлял без внимания, реагируя лишь на актерский пафос в чистом виде. При этом качество стиха — Самойлов поэт первоклассный, Солженицын же никакой — роли не играет. Большей частью зала оно в расчет вообще не берется. В обоих театрах стихи прежде всего дают повод играть крупно и говорить громко. Они оправдывают актерскую тягу к широкому жесту, пусть даже лишенному необходимой мощи. Необыденный строй речи позволяет хотя бы внешне вернуть актерским штампам всеобщего пользования (личные штампы — уже не штампы, а манера) почетный ранг театральной условности.
На общем нейтральном фоне в спектакле ермоловцев выделяются два актера: Борис Быстров (Александр Меншиков) и дебютант Роман Юрин, студент андреевского курса в РАТИ (13-летний император Петр II). Быстров тяжеловесен, иногда однообразен, а все же, играя со старомодной щедростью, он умеет быть мощным. Вспышки его темперамента достаточно коротки, но и это качество умно учтено: персонаж Быстрова — человек, на глазах теряющий власть и силу, герой выдыхающийся.
Юрин обаятелен, его живая легкость прекрасно использована режиссером. Актеру предложен свой особый ритм сценической жизни — allegro vivace. Веселые диагонали и круги, которые он выписывает по сцене, заполненной вельможными интриганами, — лучшая из мизансценических находок спектакля. К тому же актер явно умен и довольно тонок: из нынешних звезд он более всего напоминает Олега Меньшикова.
Сценография Олега Скударя — самая обыкновенная для политической драмы: пустое пространство с островками нужной по сюжету мебели. Удачна графическая панорама петровского Петербурга, неширокой линией опоясывающая сцену на высоте, диктуемой правилом золотого сечения. Если не обращать внимание на качество тканей, костюмы можно назвать изящными. Единственное, что вызывает сомнение, — это надписи, обозначающие место действия: "тайный совет", "дворец старейшего князя" и пр., выполненные в старой орфографии.
Прием тривиален, орфография подозрительна. Я далеко не знаток, но в том, что "совет" нужно писать через "ер" и "ять", ручаюсь. Возможно, что театр таким образом указывает на неполную достоверность сюжета. Проще, однако, предположить элементарную небрежность.
Между традиционным театром и широким зрителем сейчас установилось нечто вроде негласной договоренности. Мы будем показывать вам зрелища, к каким вы издавна привыкли, говорит театр, — но и вы уж любите нас, как в эпоху театрального бума. Ни с одной стороны эта договоренность не выполняется до конца, но все же очевидно: легкий привкус рутины приятен взбудораженным и расстроенным чувствам.
Старомодность — если хотите, возьмите ее в кавычки — кажется надежнейшей спутницей человеколюбия, она респектабельна и симпатична. Бурных эстетических наслаждений она не обещает, но удовольствие желающим доставляет, никого не обманывая.
АЛЕКСАНДР Ъ-СОКОЛЯНСКИЙ