Премьера театр
Берлинский "Штаатсбалет" под руководством Владимира Малахова показал премьеру балета известного французского хореографа Анжелена Прельжокажа "Белоснежка" на музыку Густава Малера и с костюмами Жан-Поля Готье. Спектакль стал едва ли не главным событием сезона на сцене берлинской "Дойче Опер". Из Берлина — РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Спектакль Анжелена Прельжокажа — из тех редких театральных представлений, сидя на которых мечтаешь о том, чтобы этот вечер подольше не кончался. Без малого два часа сценического действия исполнены напряженного драматизма — старую романтическую сказку господин Прельжокаж превратил в историю о страсти, о женской ревности и даже о проклятии, тяготеющем над героиней. В его "Белоснежке" есть, конечно, чистая лирика, и дело, как положено, кончается соединением счастливых влюбленных, но обрамлен балетный сюжет двумя выразительно мрачными сценами — смертью матери Белоснежки и предсмертной конвульсией проигравшей битву мачехи.
Черной Царицей Ночи, похожей на большую птицу, медленно и мучительно двигается беременная мать Белоснежки в прологе спектакля, пока не упадет замертво и не оставит мужу новорожденную. Мачеха же Беатрисы Кноп является ко двору подтянутой и упругой "вамп" из ночного клуба — перетянутая черными одеждами, в огромном кринолине с кровавым подбоем и с хлыстом в руке. Эта моложавая и знающая толк, кажется, во всех возможных грехах дама вглядывается в огромное зеркало не одна, а в компании двух гибких чертенят-пажей. Ненависть мачехи к Белоснежке не комическая старческая прихоть, а неодолимое бешенство "второй молодости".
И когда в раме вместо отражения появляется действительно молодая девушка, победоносная дива превращается в истовую и оголтелую убийцу. Она является к Белоснежке растрепанной халдой и не столько травит, сколько душит падчерицу ядовитым красным яблочком. Это один из самых выразительных дуэтов в спектакле Анжелена Прельжокажа: запрокинутая голова жертвы и вытянутая рука убийцы будто намертво спаяны плодом, и мачеха в мстительном упоении буквально таскает приклеенную к ней и уже лишившуюся чувств Белоснежку по всей сцене.
Господину Прельжокажу вообще удаются те парные танцы, в которых один из героев обездвижен или даже мертв. Вспомнить хотя бы дуэт Ромео и Джульетты из балета, принесшего французскому хореографу албанского происхождения мировую славу. В "Белоснежке" Анжелен Прельжокаж придумал еще один маленький шедевр — дуэт принца и еще не ожившей Белоснежки. Тело Соко Накамуры то вытягивается, то опадает, то обвивается вокруг партнера, то будто перелетает через него, то застывает в обманчивом равновесии, но так, что иллюзия абсолютной покорности и расслабленности не нарушается ни на секунду. Лирический танец тем более впечатляет, что сочинен он на музыку, использованную уже везде и всеми, в конце концов "убитую" фильмом Лукино Висконти "Смерть в Венеции" — томительно-прощальное адажиетто из Пятой симфонии Малера. Но у господина Прельжокажа оно оборачивается не расставанием с жизнью, а прелюдией к пробуждению. Мы-то об этом догадываемся, а вот принц Михаэля Банцхафа — нет.
Впрочем, в "Белоснежке" у Анжелена Прельжокажа что ни сцена, то незабываемая картина. Конечно, не последнюю роль в спектакле играют минималистские декорации Тьерри Лепруста и экстравагантные костюмы Жан-Поля Готье. Сценограф поселил знаменитых семерых гномов в задней стене, похожей на сросшиеся стволы каких-то вековых деревьев, а кутюрье одел их в костюмы не то дорожных рабочих, не то спасателей. Один за другим вылезают гуттаперчевые гномы из своих "нор" и буквально повисают в воздухе, потом шагают по вертикальной плоскости, соединившись в одну большую дугу. Они летают и прыгают точно невесомые эльфы, но тут же деловито и слаженно "откачивают" Белоснежку будто опытные специалисты по чрезвычайным ситуациям.
В спектакле Анжелена Прельжокажа соединились физическая внятность танцоров и увлекательные артистические выдумки постановочной группы. Конечно, это сказка, но такая, в которой легко прочитать современные психологические мотивы. В "Белоснежке" особенно впечатляет сочетание возвышенного пафоса и абсолютной раскрепощенности, кстати говоря, столь свойственное музыке Густава Малера.