Итак, Эдинбургский фестиваль завершен. Его арт-директор Брайан Макмастер с невероятным упорством боролся за то, чтобы его фестиваль считали главным в театральном мире. В 1995 году так оно и случилось.
Столь ценимое обозревателями светской хроники наблюдение Пруста: важно не то, кто вхож в салон, а то, кого там нет — применимо и к фестивальной практике (излишне пояснять, что роль и амбиции арт-директора фестиваля и хозяина большого салона друг другу сродни). Что касается Эдинбурга — тех, кто не хотел бы в нем участвовать, на сегодняшний день просто не существует. Есть только те, кого туда не пригласили. Можно спорить, справедлива ли политика, когда ставка делается только на имена, чьи котировки на художественном рынке давно и стабильно высоки, и не лучше ли было бы взять на себя смелость открытия — как это делает, например, директор фестиваля "Театр мира" Рената Клетт (именно она в открыла в 1987 году Анатолия Васильева, ставшего на несколько лет самым модным европейским режиссером). Но именно Эдинбургский фестиваль накануне своего пятидесятилетия стал самым крупным и самым представительным театральным форумом.
В этом году он не только пообещал и действительно предложил самую интересную из всех своих 49 программ, но и напомнил, что изначальное его название было другим — "Фестиваль музыки и драмы". Музыки было столько, что она вполне могла бы составить самостоятельную программу (Эдинбург очень гордится тем, что, в отличие, например, от Байрейта, куда попадает только элита, да и та дожидается очереди на билеты по нескольку лет, он является общедоступным музыкальным фестивалем экстра-класса). Музыкальный театр не только не уступал в количественном отношении драматическому, но и проявлял очевидные экспансионистские наклонности. Например, самый обыкновенный драматический (даже с некоторым литературным уклоном) театр вдруг запел.
Речь идет о постановке "Ланарк" театром TAG из Глазго. "Нормальные" сцены перебиваются здесь оперными вставками, отчасти призванными увеличить концентрацию "духовности" в спектакле, отчасти берущими на себя нагрузку античного хора. "Ланарк" — инсценировка монументального романа современного шотландского писателя Эласдера Грея (Alasdair Gray). У нас этот писатель фактически неизвестен, у себя на родине популярен необычайно, и его "Ланарк" считается лучшим произведением послевоенной шотландской литературы. История создания романа примечательна. Грей работал одновременно над двумя книгами: одна была стилизацией под "Портрет художника в юности" Джойса, другая писалась в духе Кафки — потом решил их объединить.
Если прийти на спектакль ни о чем подобном не подозревая, все равно тут же поймешь, в чем дело: два источника, две составные части литературной основы невидимым фоном маячат за спиной исполнителей. В инсценировке, как и в книге, два героя: Дункан Соу — молодой художник, живущий в Глазго 50-х. И сам Ланарк — человек без определенной профессии, обитатель некоего города, реалии которого, по словам писателя, "столь же надежны, как часы Сальвадора Дали". Художник расписывает небольшую приходскую церковь — что дает авторам повод завести серьезный разговор о Боге, его творениях вообще и человечестве в частности. Однако это глобальное, "метафизическое" повествование странным образом держит публику в напряжении, отчасти благодаря простейшему, почти детективному ходу: зрители упорно и безрезультатно пытаются понять: Соу и Ланарк — одно и то же лицо или нет?
При явном биографическом сходстве разнятся не только имена. На сцене существуют два человека, один из которых является, а другой претендует на то, чтобы быть художником. Когда-то в романе Ивлина Во "Возвращение в Брайдсхед" эстет объяснял художнику, что, в отличие от своих творений и их ценителей, тот не может быть изысканным. Изысканность и утонченность рефлексии по поводу процесса созидания и абсолютная "тупость" создателя и составляют контрапункт спектакля театра из Глазго и главный его интерес.
"Ланарк" — одна из немногих эдинбургских премьер. Демонстрация новых программ не является обязательным условием фестиваля. Пина Бауш, например, привезла "Гвоздики" — те самые, за которые ее много лет назад полюбила Москва. Автор нашумевшего фильма "Королева Марго" Патрис Шеро — камерную постановку "В одиночестве хлопковых полей" по пьесе умершего совсем молодым драматурга Бернара Мари Колте (не такой политизированной, как другие его пьесы, но достаточно социально острой), только что показанную на Венецианской биеннале. Давнего фаворита Эдинбурга, театр Berliner Ensemble, представлял не его нынешний глава, драматург Хайнер Мюллер, а проигравший ему в споре — каким быть дальше детищу Брехта — режиссер Петер Цадек со своей постановкой "Венецианского купца". Мюллер считает, что театр обязан быть интеллектуальным. Цадек — что зрелищным и зрительским. Правда, такого осовремененного Шекспира, как у него в спектакле, зрители, особенно западные, видели уже не раз. Но не стоит забывать, что Berliner Ensemble находится на территории бывшей ГДР, а Цадек — первоклассный коммерческий режиссер, умеющий работать и на старых приемах тоже.
Действительно "зрительскую" программу привез другой знаменитый театр из Германии: Schaubuehne am Lehniner Platz. Два спектакля — "Иллюзионист" и "Давайте мечтать", оба по ранним пьесам знаменитого парижанина Саша Гитри — напомнили Европе, что до появления на ее сценах Камю, Сартра, Беккета люди тоже любили театр, но он был совсем другим.
Однако центральным названием немецкой и, возможно даже, фестивальной афиши в целом стал "Реквием по юному поэту" Бернда Алоиза Циммермана. Сочинение, премьера которого состоялась еще в 1969 году (через год сам композитор покончил с собой), написано на стихи поэтов-самоубийц: Маяковского и Есенина — версии об убийстве тогда еще не были так популярны. Однако это реквием не по ним, а по некоему идеальному поэту, который в эпоху между 1917-м и 1968 годом пережил крушение своих надежд. Помимо стихов звучат цитаты из Маркса, Камю, Черчилля, Джойса и магнитофонные записи речей Гитлера и Мао. Последнее обстоятельство произвело на зрителей не менее сильное впечатление, чем сама музыка Циммермана и мастерство его близкого друга, дирижера Мишеля Гилена, который и представил "Реквием" фестивалю.
Значит, мода на политизированный театр опять существует. И если респектабельный, погруженный в свою историю и далекий от современных политических страстей Эдинбург отдал ей дань, значит, это мода из разряда "высокой". И современному российскому театру, несколько лет назад радостно отринувшему политику как "низкое", к сожалению, придется это учесть.
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА