Режиссеру Георгию Данелии исполнилось 65 лет. По первому образованию он архитектор, то есть художник, обученный симметрии. Может быть поэтому его фильмы всегда попадали ровно в середину времени и соединяли красоту авторской детали с точностью несущей конструкции.
Кино, впрочем, искусство динамичное. Движение присутствует в названиях самых знаменитых картин Данелии — "Я шагаю по Москве" и "Осенний марафон". Между прогулкой вдоль послеоттепельной столицы и мытарствами по осеннему Питеру лежит целая культурная эпоха, всякий раз увиденная в тот момент, когда сказка еще не стала былью, но быль уже готовится стать сказкой. Данелия принадлежит к редкому типу сказочника, не склонного к индивидуальной утопии. Его идеализм редко выпирал из границ времени, а потому и жанр трагикомедии, стремительно набравший обороты в советской жизни, нашел в его фильмах точное и отчетливое воплощение.
Данелия — один из лучших отечественных режиссеров-урбанистов. В фильме "Я шагаю по Москве" вместе с оператором Вадимом Юсовым он передал даже запах города — запах новеньких пластинок в ГУМе, мокрых листьев, памятников и мостовых. Он первым показал метро как место действия городской сказки. По эскалатору вверх поднимался метростроевец Коля и, потеряв любимую, распевал "бывает все на свете хорошо". Вниз, к последнему поезду питерской подземки, скакал интеллигентный Бузыкин и знал, что хорошо уже точно не будет. Станция метро как декорация раннеперестроечного кича разыгралась в "Насте". Будучи горожанином, Данелия знает цену мимолетной встрече — едва ли не лучшие свои эпизоды у него сыграли Владимир Басов, Евгений Леонов, Инна Чурикова, Галина Волчек, Ролан Быков.
Можно много рассуждать о патриархальной этике картин Данелии, хотя такие рассуждения всякий раз обнаружат наше незнание как патриархального, так и национально-грузинского характера. В разгар отъездов он получил Московский приз за "Мимино"-- одиссею летучего джигита, всякий раз приземляющегося на родных камнях. Но тремя годами раньше, когда почвенный миф еще не утратил либерального очарования, он сделал "Афоню", картину куда более безысходную, чем официально-чернушные "Тридцать три" или "Слезы капали". И камня на камне не оставил он от притчи про тоскующего жлоба, обретшего покой на сельской родине. В недавнем "Паспорте" француз играет грузина, съехавшего по израильской визе, но кому легче от того, что политические границы сумасшедшего мира стали проницаемы?
Сказочник, моралист и сатирик, Данелия снял свои лучшие работы, избежав преувеличений, аллегорий и насмешек. Даже неудобно напоминать, что несмотря на вычерпанность шестидесятнического мифа, каждый отечественный кинозритель может смотреть "Я шагаю по Москве" в любое время и с любого места. А по володинским диалогам к "Осеннему марафону" в западных университетах до сих пор изучают не столько "загадку русского интеллигента", сколько бытовую русскую речь. Как и многие знаменитые грузины бывшего советского кино, режиссер мыслил и мыслит не стереотипом культуры, а категорией цельного человека. Причуды нестандартного поведения в социальном мире есть повод для смеха, но память об утраченной целостности составляет предмет трагедии. Характерно, что и первый и последний по времени фильмы Данелии назывались уменьшительными детскими именами — Сережа и Настя.
Время общих надежд выражало себя через открытие — поставленный в 1960 году в соавторстве с Игорем Таланкиным "Сережа" показывал абсолютно органичного маленького человека. Эпоха раздрая, поделившая страну на "ближних" и "дальних", "новых" и "старых", подарила дурнушке Насте шикарную двойницу, но вряд ли сделала ее счастливее. Брат-близнец был и в "Паспорте" — втором из двух послеперестроечных фильмов режиссера.
Данелия всегда знал, что человек не монолитен, поэтому был и остается грустным сказочником. Это можно было заметить и в искренней апологии летнего дождя и молодого современника — "Я шагаю по Москве", и в удивительно грузинской экранизации провансальского романа --"Не горюй!". Это впечатление не смыли волны большой американской реки в "Совсем пропащем" и не замутил галактический новояз "Кин-дза-дза". "Настю" уже начали поругивать за выпадение из времени. Но не значит ли это, что само время так и не определило собственный центр, в котором, помимо прочего, пересекаются искусство и жизнь.
СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ