Зал номер семь

Побывав на заседании Хамовнического суда по делу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, заместитель главного редактора журнала "Власть" Вероника Куцылло убедилась в том, что борьба за жизнь и свободу для одних вполне может оказаться усыпляющим средством для других.

Суд действительно совершенно открытый — прийти может любой. На входе милиционер досматривает сумки, спрашивает, нет ли фото- или видеозаписывающей аппаратуры. Добродушная тетя в погонах проверяет паспорта, спрашивает, в какой зал. "Седьмой". Кивает на лестницу.

На лестничном пролете, ведущем к третьему этажу, толпятся десятка три человек. Из узнаваемых — мама Ходорковского Марина Филипповна. Владимир Рыжков.

Меня предупредили, что начало в одиннадцать и что в зал пустят только после того, как приведут обвиняемых. Проход к седьмому залу перекрывает пристав. "Ведут",— говорит кто-то в толпе. Действительно, ведут — сверху, с четвертого. Каждый из подсудимых прикован к конвоиру наручниками. Их потом заботливо повесят в зале на специальные крючки у дверцы сооружения, отдаленно напоминающего торговую палатку с коричневыми железными стенами и закрытым бронированным стеклом фасадом. Эта модифицированная клетка для подсудимых на местном сленге — "аквариум".

Через минуту запускают всех.

Две рогатые вешалки в углу исполняют роль гардероба.

Деревянные панели на стенах, деревянная судейская кафедра, деревянные скамейки для публики, бронированный "аквариум". Это самый большой зал суда — на скамейках могут разместиться человек сорок зрителей. Говорят, накануне людей было много и часть пришедших приставы отсекли. Сейчас мест хватило на всех.

Ходорковский и Лебедев раскланиваются с родными и знакомыми, адвокаты перебирают бумаги. Темно-коричневый цвет дерева разбавляют синие мундиры прокуроров и голубовато-пятнистые комбинезоны конвоиров. В зале их четверо, еще трое приставов в форме, один — в штатском, но с рацией — сидит среди зрителей. На скамье между входом и "аквариумом" скучает автоматчик в черном. Сначала он держит автомат между ног, потом отставляет в сторону и вяло тыкает стилусом в телефон.

До "Встать! Суд идет!" проходит как минимум полчаса. Входит судья Виктор Данилкин, и в половине двенадцатого заседание начинается.

Накануне заседания я наконец прочитала обвинительное заключение. Честно скажу: без доказательной базы — этот объем нормальный человек осилить сможет за год, не меньше. Только вступительную часть — ту, которую прокурор Валерий Лахтин читал на протяжении семи дней в суде.

Ходорковский и Лебедев обвинения не поняли, а я, как мне кажется, поняла. Все очень просто. Их обвиняют в том, что в 1998 году они похитили путем обмена на акции ЮКОСа акции предприятий дочерней компании ЮКОСа — ВНК, в которой ЮКОС имел контрольный пакет. Поменяли акции, по мнению следствия, нечестно — вээнкашные недооценили, а юкосовские переоценили. И в течение 1998-2000 годов перекидывали акции по офшорным компаниям с труднопроизносимыми названиями, то есть отмывали, пока не собрали в трех, естественно, подконтрольных Ходорковскому. Похитив акции, стали похищать нефть у своих "дочек". Похищали так: покупали нефть на выходе из скважины по одной цене (маленькой), а продавали за рубеж по другой (большой). А должны были, как считает следствие, сразу по большой покупать. И точно указывает, по какой: по средним котировкам на мировых биржах. Уворованную нефть подсудимые отмыли. Чем именно терли (осветляли, разбавляли?), не уточняется. Иногда, правда, в обвинении говорится, что отмыли не только нефть, но и деньги, вырученные от ее продажи.

Их отмывали довольно оригинально. Вот, например, из обвинительного заключения: "Ходорковский и члены организованной группы в 2001 г. совершили хищение путем присвоения нефти ОАО "Самаранефтегаз", ОАО "Юганскнефтегаз" и ОАО "Томскнефть ВНК" в количестве 55 435 962 тонны на общую сумму 147 394 294 000,00 руб. Из этой суммы в результате направления части похищенных денежных средств на финансирование функционирования предприятий и организаций, обеспечивающих дальнейшую добычу нефти, т. е. для обеспечения условий для дальнейшего хищения, в распоряжение членов организованной группы было получено 65 837 005 000 рублей". Мне кажется, что это все равно что украсть у подчиненного служебный компьютер, продать его, потом купить новый компьютер и дать его подчиненному, чтобы он поработал, чтобы потом снова украсть. Но в целом понятно — вот в этом и обвиняют.

И совершенно, конечно, ясно, что протоколы все были фиктивные, компании — подставные, торги — мнимые, договоры — подложные, все делалось, "создавая видимость законности", и вообще, ЮКОС нефть не покупал, потому что она сама текла по трубам: "Ходорковскому, Лебедеву и их сообщникам было достоверно известно, что ОАО НК ЮКОС фактически покупателем нефти не является, а продукция нефтедобывающими предприятиями самостоятельно отгружается непосредственно российским и зарубежным потребителям".

В общем, что тут непонятного? По-моему, ясно все.

Судья Данилкин — очень тихий человек. Его почти не слышно, так тихо он говорит. Еще он очень вежливый. Сидящих в "аквариуме" называет исключительно по имени-отчеству. Один раз на Лебедеве сбился, назвал подсудимым, но тут же поправился. Работа у судьи Данилкина очень тяжелая — ждать, когда это все закончится. Вот сейчас он должен спросить, признает ли Ходорковский свою вину.

Ходорковский (оговорившись, что может только предполагать, в чем именно его обвиняют) не признает, напоминая, что никто никогда не оспаривал обмен акций ЮКОСа и ВНК, что отмывания никакого не было, а была защита от рейдерской атаки на ВНК. А он, Ходорковский, как представитель ЮКОСа, контролировал сохранность имущества и одобрял его использование в интересах ВНК и ЮКОСа. Еще он говорит о том, что договор обмена был совершен на условиях репо (обязательство обратного выкупа) и что в 2001 году, когда угроза рейдерской атаки исчезла, акции вернулись в ВНК. Хищение и отмывание нефти и выручки Ходорковский тоже не признает:

— Факт тайного изъятия нефти из обладания собственника не установлен и не описан...

Выражая отношение к обвинению (есть, оказывается, у подсудимых такое право), Ходорковский объясняет подробнее:

— Вообще, сказать, что трансфертные цены незаконны, каримовы-бирюковы (если кто не помнит, напоминаю: Салават Каримов — бывший старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры, руководил расследованием обоих дел против Ходорковского и Лебедева, в сентябре прошлого года был от второго дела отстранен; Юрий Бирюков — бывший первый заместитель генпрокурора, активный борец с ЮКОСом, ныне сенатор.— В. К.) побоятся даже в самом смелом сне. Их что, Сечин для того холил и лелеял, чтобы они про него сказали, что он, председатель совета директоров "Роснефти", покрывает незаконные сделки самой "Роснефти", тоже, конечно, работающей по трансфертным ценам? К слову, редкий случай, когда ничего плохого о Сечине и "Роснефти"" сказать не могу: трансфертные цены — абсолютная производственная необходимость в любой вертикально интегрированной компании. Или вы думаете, например, "Газпром" может придумать, как получать газ на Ямале по $300-400 за тысячу кубометров, чтобы потом продавать за ту же цену в Германии? Не может — ни экономически, ни технологически. Максимум $50, а то и $25, и $5 в разные годы... Я никогда не защищаюсь аргументом, что, мол, все нарушали. Глупый и жалкий аргумент. Никогда его не использовал и не буду. Я действовал законно, как все или большинство, а если для меня выдумали новый закон бирюковы-каримовы, то на то и суд, чтобы их остановить.

Ходорковский спрашивает:

— Где рапорт об обнаружении факта пропажи нефти? Где подпись под результатом ревизии остатков? Положено же — статья 140-144 УПК. Хотите, ваша честь, предложим им сейчас восполнить недостаток предварительного следствия и поставить свою подпись? Господин Лахтин, господин Шохин...

Прокурор Дмитрий Шохин, до поры до времени чуть ли не засыпавший, услышав свою фамилию, вскакивает:

— Ваша честь! Я возражаю против этого действа! Право на отношение к обвинению...

Ходорковский в первый и последний раз за заседание повышает голос:

— Это отношение к обвинению, господин Шохин! Потому что вы и надзирающий прокурор представили в суд обвинительное заключение, по которому я сижу в СИЗО более двух лет и в котором нет самого факта!

Прокуроры нервничают. Когда Ходорковский начинает говорить, что изъять нефть при присвоении можно, лишь врезавшись в трубу или скрыв от собственника факт наличия нефти в трубе, совсем не выдерживает полковник юстиции Гульчехра Ибрагимова, уже несколько раз требовавшая "прекратить эти политические лозунги" (поначалу в процессе участвовали только два прокурора — Шохин и Лахтин, но недавно, как мне рассказали, им на помощь прислали двух дам; Ибрагимова, известная по делу Френкеля, одна из них). Выступление Ибрагимовой, несомненно, можно считать недосягаемой вершиной прокурорского красноречия (по крайней мере, на день произнесения):

— Ваша честь! Прошу занести замечание в протокол, что это не выражение отношения к обвинению. Это риторические высказывания, сослагательное наклонение...Прошу вас останавливать, делать замечания. Чтобы Михаил Борисович не допускал этого мнения, оно никого не интересует, кроме его защитников и болельщиков в зале! Все это говорится только для того, чтобы присутствующие в зале политики, журналисты, писатели четко поняли, насколько необоснованно предъявленное обвинение!

Пристав грозит пальцем хихикающим. Автоматчик в черном откровенно дремлет. Судья Данилкин то снимает, то надевает очки, подпирает попеременно то правую, то левую щеку, листает книжку, иногда укоризненно поглядывает на адвокатов и подсудимых, да и на прокуроров тоже. Если Ходорковского он еще как-то одергивал, то на обращение Лебедева: "Глубокопрезираемые члены преступной группы — подставные прокуроры Лахтин и Шохин!" — реагирует совсем вяло.

Через три часа после начала заседания Данилкин, внезапно повеселев, объявляет перерыв на обед. В состязании, кто быстрее попадет на первый этаж в столовую, адвокаты, задерживающиеся у "аквариума", удручающе проигрывают прокурорам. В самой столовой можно убедиться, что здесь судебная власть точно выше исполнительной: для судей есть специальный столик, а для прокуроров — нет. Сидят за обычными столами. То есть любой может сесть рядом с прокурорской бригадой, жующей ленивые голубцы. Или не садиться рядом.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...