В корпусе Бенуа Государственного Русского музея открыта большая ретроспектива одного из известнейших иллюстраторов детской книги Владимира Конашевича (1888-1963). Выставка продолжает серию экспозиций, подготовленных Отделом советской графики ГРМ и посвященных известным мастерам книжной графики.
Подобные выставки противоречат сложившемуся мнению о непопулярности экспозиций графики. Прошедшие недавно ретроспективы Николая Тырсы и Владимира Лебедева и нынешняя выставка Конашевича — очевидное тому доказательство.
Успех выставки Конашевича тем более легко было предсказать. Настоящая популярность выпадает именно на долю авторов детских книг. Художника Репина знают почти все, художника Конашевича — все. Несмотря на очевидную "скучность" бесконечных графических листов в тесных и неудобных проходных залах корпуса Бенуа, его оригиналы выглядят ничуть не хуже, чем сорок лет назад. Они многословнее плакатных решений Лебедева, сентиментальнее жесткой графики Тырсы, но гораздо более легки, свободны и человечны. Конашевич никогда не старался, подобно Лебедеву, стать начальником детских книг, зато был очень плодовит и умел ладить с Маршаком, Чуковским и художественными редакторами.
Современники знали его как одного из самых образованных художников своего времени. Его литографии и статьи, посвященные Павловску, неоднократно переиздавались. Он был одним из автором памятника Жертвам революции на Марсовом поле. Но несмотря на разнообразную деятельность и абсолютно органичное существование в своей эпохе, в памяти просвещенного обывателя он остался детским и только детским художником.
Взрослые, приходя на выставку, с удивлением понимают, что это искусство они знают с детства. Картинки эти неразрывны с текстом: нет ничего печальнее бесконечных траурно-синих ночей из "Диких лебедей" Андерсена, старый дедушка Коль веселится во всю силу виндзорской акварели, а Доктор Фостер отправляется в сиреневый Глостер.
Дети — неисправимые консерваторы. Взрослые тоже. Иллюстрация способна определить образ литературного текста. Мир, создаваемый Конашевичем, монолитен. В нем нет навязчивой определенности исторической эпохи, в которой происходит действие, или национальной принадлежности героев. Французские и английские песенки, сказки Пушкина и китайские сказки у Конашевича мало различимы. Потому что главное для него — сюжет, типаж, композиция и цвет. У него немало повторяющихся сюжетов, везде похожи цветы, а звери, кажется, и вовсе взаимозаменяемы. Европа и Азия живут по единым законам, которые продиктованы исключительно художественными соображениями. В каждой из своих иллюстраций Конашевич пытается сохранить баланс между необходимыми подробностями, столь завораживающими ребенка при сопоставлении текста с картинкой, и достаточной для свободного полета фантазии условностью изображения. И именно виртуозность, с которой он этого достигает, делает его непревзойденным мастером детской иллюстрации.
Искусствоведы могут долго спорить о периодах и колебаниях в творчестве Владимира Конашевича. Действительно, его ранние работы для детских книг (прежде всего для первых изданий сказок Маршака и Чуковского) и знаменитых журналов "Чиж" и "Еж" можно определить как "более левые" по форме. Их композиция легче и свободнее, а линия более мягкая и в то же время четкая. К сороковым, и в особенности пятидесятым годам, его манера заметно консервируется — она приобретает те черты, которые и определяют для нас понятие "стиль Конашевича". Все характернее становятся собственно мирискусстнические корни художника, огромное влияние, которое оказал на него Александр Бенуа. Идеолог и пропагандист революции в новой русской детской книге, Бенуа многое дал "младшим мирискусстникам". Но и Митрохин, и Конашевич, восприняв основные тезисы учителя, отказались от пряного нагромождения красок и деталей, столь свойственных "детским" работам Бенуа. И вполне естественно, что их графика уже в 20-30-е годы достаточно далеко ушла от канонической "Азбуки" Бенуа.
На выставке в Русском зрителям также предлагается познакомиться со "взрослыми" работами Конашевича. Многие из них знамениты — например, иллюстрации к "Манон Леско". Другие же — многочисленные акварельные портреты, пейзажи, натюрморты — известны разве что специалистам. Но несмотря на то что и действительно виртуозно исполненные акварели, и иллюстрации к Прево или Лукиану количественно занимают куда более значительное место в экспозиции, они совершенно теряются по сравнению со знаменитыми детскими иллюстрациями.
Серия графических экспозиций, представленная Русским музеем в последний сезон, безусловно, актуальна. Сопоставление трех имен — Николая Тырсы, Владимира Лебедева и Владимира Конашевича — не случайно. Эти мастера не только оказали значительное влияние на развитие ленинградской школы книжной графики, но во многом определили основные типы советской детской иллюстрации. Лирический реализм Тырсы ("Лесные были" Бианки), плакатный конструктивизм Лебедева ("Мороженое" Маршака) и облегченное мирискусстничество Конашевича стали своего рода эталонами жанра. И хотя вряд ли сотрудники Русского музея руководствовались чем-то большим, чем простыми соображениями выставочного плана и непреложными законами исторического цикла, им удалось задеть тему, которая могла бы стать очень популярной. В советской детской книжной иллюстрации легче всего проследить преемственность поколений, деформацию стилей и направлений. Чистота жанра, громкие имена (для детских изданий работали концептуалисты 70-х Кабаков — явно ориентировавшийся на Конашевича, но под обложкой одной книги всегда проигрывавший ему в мастерстве, — Булатов, Васильев, Гороховский и другие), огромная аудитория — все это прекрасные исходные данные для стильного выставочного или научного проекта.
КИРА Ъ-ДОЛИНИНА