Две свадьбы и одни похороны

Мариинский театр обзавелся двумя постановками Мариуша Трелински

В Мариинском театре прибавление семейства: в репертуар вошли две одноактные оперы, "Алеко" Рахманинова и "Иоланта" Чайковского в постановке одного из самых востребованных европейских оперных режиссеров Мариуша Трелински. На премьере ОЛЬГА КОМОК пожелала новорожденным спектаклям долгой жизни и никаких похорон.

Ну, конечно, классические сюжеты обеих опер в руках Мариуша Трелинского и его литконсультанта Петра Грущинского претерпели некоторое вмешательство. История Алеко, люмпен-интеллигента, сбежавшего от цивилизации с цыганкой (а она ему изменила, а он ее убил, а из табора его выгнали), обросла свадьбой, дракой и похоронами. К сказке про слепую Иоланту, прозревшую благодаря любви, добавились столь мистические коннотации, что стало рукой подать до вагнеровского "Тристана" с его гимном ночи. Студенческая опера Сергея Рахманинова превратилась во "Время цыган" (не путать с более поздними лубочными опусами Эмира Кустурицы — чего-чего, а развеселого разгуляева в "Алеко" Трелинского нет в помине). Ну а поздняя опера Петра Чайковского обрела столь редко дающуюся ей многозначность: мол, стоит ли обретать зрение, если в белом свете и смотреть-то не на что. Обе постановки явно рассчитаны на исполнение тандемом — при всей непохожести они изящно рифмуются друг с другом.

Художественный директор Варшавской оперы Мариуш Трелинский со своей постановочной командой нанес третий и, возможно, наиболее удачный визит в Мариинский театр. Его "Мадам Баттерфлай" четырехлетней давности (перенос варшавского спектакля 1999 года) чуть отдавала суши-баром. Его "Король Рогер", на денек застрявший в Мариинке прошлым летом по пути из родного Вроцлава в Эдинбург, был обряжен в хай-тек XXI века, но не вычитан с чисто театральной точки зрения. На этот раз с театральностью, как и с визуальными "деликатесами", которыми славен пришедший в оперу из кино Мариуш Трелинский, все в полном порядке.

Теперь по порядку: стена заржавленных контейнеров, бесконечные веревки сушащегося белья, импровизированный опен-эйр с пластиковыми стульями и столами с помойки. Здесь обобщенно-восточноевропейский табор из "Алеко" устраивает свадьбу между бессловесной девочкой (артистка миманса Ирина Ладченко) и бессловесным же хлыщом-женихом (Сергей Богославский). Равнодушные цыганки в чем-то блестящем (грамотно лишенном чрезмерной этнографичности) моют девочку, обряжают ее в противно-нейлоновое подвенечное платье. Земфира в джинсах (прекрасная в своей развязности Вероника Джиоева) раздражена этой свадьбой-сделкой, в которой не участвуют чувства. Собственно, именно поэтому она устраивает публичный скандал: танцы заканчиваются вполне натуралистичной дракой, замечательно "уложенной" в рахманиновскую партитуру. Земфире скучно и обидно, вот она и завлекает юного пьяного цыгана (убедительный Сергей Семишкур), сама нарывается на нож в разборках с нелюбимым мужем Алеко (достоверно седой Эдем Умеров в очочках). Свадьба заканчивается похоронами, которые опять же находятся в полной гармонии с музыкальным материалом Рахманинова. Правда, хоронят только зарезанного любовника — о трупе Земфиры почему-то забывает даже ее муж-убийца, изгнанный из табора. К ней подползает девочка в остатках свадебного платья, дергает за мертвую ногу, начинает вытаскивать из волос шпильки с искусственным флердоранжем. Занавес.

"Иоланта" разыграна в той же полутемной световой палитре, но в новой тональности: поверх куба с тремя прозрачными стенами (четвертая заполнена глухой стеной и дверью), в котором проходит жизнь слепой дочери короля Иоланты (Ирина Матаева), носятся видео-олени, которых загоняет мультипликационный охотник. Видеоарт, удачный по замыслу, хоть и не слишком совершенный по техническому исполнению, оттеняет метания Иоланты. Все не так, как ей представляется. Уютная усадьба — сарай без окон, выкрашенный больничной белой краской, единственное украшение — коллекция оленьих рогов на стене. Подруги и кормилица — холодные медсестры-доминатрикс, как будто позаимствованные из "Полета над гнездом кукушки", а то и смахивающие на макбетовских ведьм. Отец (не слишком голосистый Михаил Кит) — тот самый охотник из снов, стилизованный под 1940-е. Все прочие герои прописаны не менее тщательно: вестник-Альмерик (Андрей Зорин) — трусовато-наглый офисный планктон с портфельчиком; привратник (Юрий Воробьев) — хромой лесоруб; названный жених Иоланты Роберт (Владислав Сулимский) и его приятель, а потом и спаситель Иоланты Водемон (Сергей Скороходов) — богатенькие сынки, лыжники с пацанскими манерами и фляжками в карманах. Причем каждый из мариинцев не только наряжен, но и ведет себя соответственно своему образу. И лишь натужно-пафосная свадьба Иоланты с Водемоном чуть выбивается из психологически-достоверного повествования: впрочем, одета прозревшая красавица в такое же нелепо-нейлоновое подвенечное платье, что было на давешней цыганке. К тому же на простецких столах, откуда ни возьмись появляющихся на сцене, — блюда с посеребренными головами оленей. Вот и угрожающая рифма с началом спектакля.

Приболевший худрук постановки Валерий Гергиев на премьере так и не появился — парадом дирижировал его ассистент Павел Смелков. Если в "Алеко" оркестр был тускл, а солисты блистали, то в "Иоланте" баланс поменялся на противоположный: обладающие незаурядными актерскими и вокальными данными Сергей Скороходов и Ирина Матаева изящно вели свои партии в "тихих" местах, но, форсируя звук в кульминациях, чуть не срывались. В истошном финале рев оркестра и вовсе заглушил солистов и хор. Впрочем, может, так и надо: ведь, по мысли режиссера, и эта свадьба вполне могла бы закончиться похоронами.


Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...