Если верить расхожему мнению, что США и СССР были в эпоху холодной войны почти зеркальными антиподами, то и на наш соцреализм должен был найтись потусторонний ответ. До 1970-х он был несимметричным — на вождей, доярок и пионеров американцы отвечали абстракцией и поп-артом, а их главный теоретик Клемент Гринберг клеймил советские картины с их претензией на жизнеподобие китчем. Но в конце 1960-х на американской сцене появились художники, доказавшие, что реализм прекрасно может быть и капиталистическим, хоть назови его гиперреализмом или фотореализмом. И это художественное оружие на идеологическом фронте может выстрелить и посильнее, чем Джексон Поллок и Энди Уорхол вместе взятые. Просто потому, что пресловутая "американская мечта" и образ жизни явлены в этих картинах во всей своей материальной весомости, со всеми подробностями, которые жадно разглядывали не только за железным занавесом.
Один из берлинских зрителей выставки "Изображая Америку: фотореализм 70-х" признается в своем блоге, что гиперреализм в глазах многих леваков-европейцев сделал Америку более дружественной и понятной, оставляя ощущение, как будто они сами поколесили по этой стране. Звоня домой из модерновых телефонных автоматов со сверкающими стеклянными дверями, как на знаменитой картине Ричарда Эстеса 1967 года. Шагая вдоль намытых нью-йоркских витрин, заглядываясь на мигающую рекламу кинокомпании Fox, закусывая горячим бейглом. Присаживаясь за облупленный деревянный стол в придорожной забегаловке "У Фостера", чтобы вместе с американским семейством полакомиться мороженым в жаркий день, ища свободное место на подземной парковке или оглядываясь на свой космического вида фургон цвета металлик, оставленный на стоянке мотеля.
Про жизнь на колесах, запечатленную гиперреалистами, можно было бы вообще спеть отдельную песню. Некоторые картины выглядят как раскадровка роуд-муви: вот мелькнула семья с двумя детьми, вылезшая из своего скромного авто, по виду университетские преподаватели; вот останавливаемся у желтой дуги "Макдоналдса", чтобы получить свой пакет с бигмаком; вот завитые тетушки в приличных возрасту мини обсуждают розарий — а на заднем плане все те же автомобили; а вот гостеприимно распахнутый салон с широченным передним сиденьем — как минимум на троих, и это 1975 год, сейчас уже таких не делают.
Впрочем, куратор выставки сотрудница нью-йоркского Гуггенхайма Валери Хиллингс (кстати, специалист по русскому искусству, приезжавшая в Москву в прошлом году как член жюри премии Кандинского) решила не мелочиться. 32 картины от 17 художников, среди которых и главные фигуры направления — Чак Клоуз, Ричард Эстес, Роберт Бектл, Малкольм Морли, Ральф Гоингс, да, в общем, трудно сказать, кто в этом списке не главный — все хороши, она упаковала в три главных раздела: "Отражения города", "Культура потребления" и "Американская жизнь". Без потребления на такой выставке, конечно, было не обойтись, и зрители могут насладиться ассортиментом американских супермаркетов середины 1970-х — от любовно завернутых в полиэтилен кочанов цветной капусты до россыпей цветных шариков чуингама. В общем, нет такого клише или стереотипа представлений об американской жизни, которое бы не живописали фотореалисты. Причем, как замечает Валери Хиллингс, это направление совпало и с определенным историческим моментом, своего рода пиком американской цивилизации, еще не растасканной по всему свету глобализацией.
Но было бы заблуждением считать эти работы простыми фотографиями, механически переведенными на холст, в чем, кстати, обвиняли гиперреалистов советские искусствоведы. Да, вроде бы никакой отсебятины они себе не позволяли, не стремясь ни идеализировать, ни иронически подковыривать окружающую действительность. Но сам размер этих картин, светящиеся краски, напыленные аэрографами сияющие блики — по выражению одного критика, эти картины заставляют инстинктивно тянуться за темными очками: все ж таки превращали обыденность в некую сверхреальность, ту самую "американскую мечту". Так и хочется попросить: Валери, везите вашу выставку к нам, у нас-то знают толк в реализме и в Америке.
Берлин, Deutsche Guggenheim, до 10 мая