Подвал барона

Григорий Ревзин

Я трудно шел к этому музею. Улица Народного ополчения сегодня живая картина на тему действий народного ополчения по остановке фашистов, дом 12 расположен около особенно крупной ямы, рассчитанной на то, что в нее провалится целая моторизованная рота, а может, и полк. Так это сам дом 12, а музей расположен в корпусе 6 дома 12, это шестая пятиэтажка от дороги, и она находится как бы уже внутри партизанского укрепрайона. Дороги подтоплены, взорваны, тропинки замаскированы, всюду какие-то бетонные доты, замаскированные под разрытые теплоцентрали,— в общем, серьезная оборона, одних траншей километров пять накопано. Притом видно, что партизаны месяца четыре назад ушли в кризис, никакой деятельности нет, остались только таджики-подранки, бесцельно ковыляющие по грязям. Вот, а среди этого стоят пятиэтажки, и у них есть подвалы, а у подвалов — двери с вывесками типа "Телекабель-плюс", "Студия ногтей "Гламур-эксклюзив"", "Опорный пункт охраны". Двери, не раз латанные металлом, видно, как-то пытались взломать, да устояли двери. И у шестой пятиэтажки второй подвал справа — Музей барона Мюнхаузена.

В подвале меня встретил писатель Сергей Львович Макеев, тот самый, который печатает в газете "Совершенно секретно" рассказы о знаменитых авантюристах XVIII века с продолжением. Он сидел у подвального окна и, щурясь от недостатка света, зашивал бешеную шубу. Если кто не помнит, шубу барона Мюнхаузена укусила бешеная собака, шуба взбесилась и напала на хозяина, но барон уложил ее случайным выстрелом. Хотя пистолет дал осечку, но барон так треснулся головой о дверной косяк, что у него посыпались искры из глаз, одна попала на порох, пистолет выстрелил и шуба пала. А Сергей Львович, как раз когда я пришел, зашивал дырку. Вдумчиво и как-то одиноко. Мне как-то подумалось, что его супруга, вероятно, и дочери, если они у него есть, не вполне разделяют его увлечения.

Он сидел в маленькой подвальной комнате, в которой на стенах висели картинки в изготовленных им самим паспарту и стояли шкафы-витрины из ДСП, характерного позднебрежневского дизайна, а в них находились мюнхаузеновские раритеты. Одна стена подвала была посвящена жизни реального барона Карла Иеронима Мюнхаузена, там были фотографии дома барона в Боденвердере, крупная кукла мальчика-пажа (барон в детстве был определен в пажи к принцу Антону Ульриху Брауншвейгскому, будущему мужу Анны Леопольдовны и отцу несчастного Иоанна Антоновича, свергнутого Елизаветой Петровной), указ о зачислении барона в Брауншвейгский кирасирский полк в Риге (куда он попал после приезда принца в Россию), образцы оружия кирасирского полка и кукольный домик, изображающий жизнь барона после женитьбы на Якобине фон Дунтен и возвращения в Германию. Еще там висела копия несовременной барону картины Василия Перова "Охотники на привале", иллюстрирующая культурологический феномен охотничьих рассказов. На другой стене Сергей Макеев попытался показать, как реальный барон постепенно превратился в литературного героя — сначала собственных изустных сочинений, а потом Рудольфа Эриха Распе и Готфрида Августа Бюргера. Представлены книги этих авторов, переводы на разные языки, издания барона Мюнхаузена в переводе Корнея Чуковского и пересказ историй барона самого Сергея Макеева. Еще на этой стене — замерзший рожок (у Мюнхаузена он замерз, потом отмерз и стал играть сам собой; у Макеева тоже играет, но как-то простуженно), театральный парик, походный сундучок джентльмена XVIII века, яхтенный колокол и компьютер. Третья стена была посвящена сувенирам, которые писатель вывез из Германии: куклам Мюнхаузена, бальзаму "Мюнхаузен", рюмкам, турецким предметам (барон воевал в Турции). Там как раз у окна и стоял сундук с починяемой бешеной шубой. На последней, четвертой стене висели разные изображения барона Мюнхаузена, в том числе замечательные картинки Сергея Алимова.

Оторвавшись от шубы, Сергей Макеев начал рассказывать мне о своей экспозиции. Это был такой рассказ, что по ходу его у меня возникало чувство раскаяния, что я уже не ребенок. И писатель тоже, по-моему, испытывал некоторое разочарование по этому поводу. Он как-то здорово начинал, увлекался, даже зажигался, а потом как бы спохватывался, что я не совсем способен восхититься историей про то, как барон вытянул себя и лошадь из болота за волосы. После этого он начинал говорить о бароне с историко-культурной точки зрения, обнаруживая в истории о вишневом дереве, выросшем на голове у оленя, парафраз истории святого Губерта, которому явился олень с золотым крестом, сияющим между рогами; в истории о том, как Мюнхаузен путешествовал в животе у кита, парафраз истории Ионы, а в том, как барон ездил со своими рассказами в Ганновер и Геттинген, где его собиралось слушать общество, зародыш будущей эстрады, и барон представал культурологическим прообразом господ Задорнова и Жванецкого. Все это было здраво, иногда глубоко, но как-то без огонька. Может, конечно, у него шуба плохо починялась, но скорее все же из-за того, что я журналист. Казалось, создатель музея опасался, что журналист — такое существо, которое по роду своей работы обязательно должно обнаружить, что барон Мюнхаузен — врун, и печатно поведать об этой сенсации, бросив тень и на музей.

Казалось, создатель музея опасался, что я ославлю его замечательным чудаком и оригиналом, решившим посреди улицы Народного ополчения создать Музей барона Мюнхаузена, а не чего-то более похожего на народное ополчение. И поэтому прятался под маской объективного культуролога, как бы не испытывающего к своему герою никакого интереса, кроме научного. Как он объяснял, его интересует феномен человеческого успеха: вот был барон — реальный человек, а стал всемирно известным героем. В качестве аналогов он даже кратко поведал мне истории Робинзона Крузо и Д`Артаньяна, прославившихся по той же схеме. А на самом деле он их просто очень любит. Ему бы еще пару подвальчиков, и он бы и Робинзона... Да. А я, пока его слушал, вспоминал рассказ Артура Конана Дойла "Семь Наполеонов". Там, если помните, некий вор спрятал жемчужину в гипсовый бюст Наполеона и не помнил, в какой именно, а потому бил их всех на мелкие кусочки. Но вспоминал я не этого человека, а коллекционера, который купил один из бюстов, потому что у него дома был Музей Наполеона.

В Лондоне домашний музей чего-то экзотического — дело довольно обычное, у них собирательство — национальная страсть. Это не совсем то же самое, что домашняя коллекция, их много и в Москве — кто солдатиков собирает, кто марки. Но лондонские домашние музеи — учреждения более или менее публичные, туда при известных усилиях можно попасть, даже не будучи знакомым с хозяином. У нас так не принято. А это, в сущности, единственный известный мне в Москве домашний открытый музей.

Но знаете, в Лондоне среди одинаковых таунхаусов, буржуазных домиков, заставленных антикварной мебелью, как-то ничего особо фантастического в том, что в одном из них находится Музей Наполеона, а в другом — Шерлока Холмса, нет. Среди бескрайних перекопанных просторов Хорошево-Мневников само заявление о том, что был барон Мюнхаузен, выглядит каким-то дерзновенным враньем, причем дерзания даже больше. Вот здесь, в этом подвале создать Музей барона Мюнхаузена — в этом есть что-то героическое. Тут даже не столь важно, какой музей. Важно, что он создан.

Я что хочу сказать. Я когда выходил из этого музея в окружающую действительность, то там на ржавой, крашенной зеленым цветом металлической лавочке у подъезда сидели три джентльмена в возрасте около десяти лет и взахлеб делились друг с другом подробностями необыкновенных приключений, случившихся с ними на пятом уровне игры в приключения водопроводчика Супер-Марио на приставке Game Boy. Вообще-то история жизненного успеха барона Мюнхаузена кажется сомнительной, может показаться, что для юноши, решающего, с кого делать жизнь, этот пример малоувлекателен. Но тут многое зависит от контекста. Вообще, замечено, что степень увлеченности историей про то, как ты оседлал ядро и улетел на Луну, сильно зависит от того, откуда ты вылетаешь. Раньше серьезный и ответственный юноша с улицы Народного ополчения мог у нас мечтать стать или бизнесменом, или чиновником, а теперь вообще только чиновником. У этого музея в России большие перспективы. И чем дальше, тем больше.

Улица Народного ополчения, 12/6, (499) 728 3307, (499) 728 3309. Вход по предварительной договоренности