В Киноцентре на Красной Пресне состоялась зрительская премьера фильма Алексея Сахарова "Барышня крестьянка". До этого под занавес сезона картина была показана в Доме кино, а затем — в информационной программе 19-го ММКФ. На встрече со зрителями фильм представлял оператор Николай Немоляев — кстати, по прозвучавшему в кулуарах мнению, именно его работе картина обязана своим успехом у кинематографистов.
Николай Немоляев предупредил, что экранизация коротенькой, 7 страниц, повести получилась довольно длинной — час сорок (авторы собрались было ее ужать, но передумали, побоявшись утратить ощущение ритма далекой эпохи); что пушкинские времена представляются им средоточием утраченных ныне ценностей, "корней, к которым хорошо бы вернуться", а потому российский мир явлен в картине в идеальном своем варианте: без клопов, грязи, рабства и самодурства.
Попытка уловить ритм минувшего оказалась столь неудачной, что не читается вовсе. И это, право же, к лучшему: заставить человека жить чужим ощущением времени вряд ли возможно, чему свидетельство — смертельная тоска бесконечно растянутых отроческих грез из недавней "Первой любви" Балаяна. Фильм получился длиннее повести не за счет ритмических ухищрений, а лишь потому, что включает сцены, у Ивана Петровича Белкина либо отсутствующие, либо упомянутые мельком. Отчего изменилась и общая тональность событий: поначалу возникают даже подозрения о подмене основного мотива повести (переодевания) другим (эксгибиционизм). Голые девушки резвятся в реке, а голый барич бросается к ним с обрыва; барышня Лиза то просыпается, то засыпает, то умывается, то меняет наряд — каждый раз обнажаясь; служанка ее Настя спускается с сеновала, на ходу натягивая платье.
Этот довольно рискованный — имея в виду нравоучительные устремления авторов — прием неожиданно оказался спасительным. Потому что в одетом виде персонажи (особенно дворня) уж слишком напоминают оперную массовку. Могучие кузнецы и статные пастухи, псари-джигиты, красавицы-работницы того и гляди запоют — и действительно запевают, но не так, как в ансамбле Покровского, а значительно хуже. От противного вкуса натужной фольклорной фальши не спасают даже красоты затуманенных по краям пейзажей, до странности напоминающие рекламу новейшей видеотехники — "Все цвета вселенной". Так — очень красиво и очень туманно — снимали русскую классику многие. И один из последних опытов: тургеневский "Дым", увиденный замечательной камерой Сергея Юриздицкого, уже казался порой на Юриздицкого же пародией.
Но самое удивительное происходит со "старшими" персонажами повести. Их, как помним, двое: настоящий русский барин, англоман Григорий Иванович Муромский (отец Лизы) и просто русский барин Иван Петрович Берестов (отец Алексея). В фильме их роли странным образом трансформируются. Герой — как выясняется — турецкой и французской кампаний, по-аглицки подтянутый щеголеватый Берестов (Василий Лановой) слегка напоминает Чаадаева и все время пишет что-то философическое. Муромский (Леонид Куравлев), напротив, полноват, расхлябан и замечателен лишь тем, что пропускает каждое утро стопочку. Причем не виски или джина, а родной исконной настойки. За что Берестов в конце концов и признает в нем настоящего человека.
К этому моменту фильм успевает не только перевалить за свою середину, но и избавиться от художественных изысков. Если бы речь шла о спектакле, можно было бы подумать, что авторов, как самых обыкновенных читателей, наконец-то захватил сюжет. Они начинают вдруг попросту его пересказывать: без туманов, обнаженной натуры, приторных лирических пейзажей и народного пения.
Не идея возврата к корням и истокам, а вполне интернациональный, по-французски фривольный сюжет оказался так занимателен, что фильм, снизошедший до простого его изложения, стал вдруг необычайно мил. И Елена Корикова (Лиза), и Дмитрий Щербина (Алексей), и собаки, и зайцы, и лошади, и все прочие обитатели средней полосы России перестали раздражать и даже начали вызывать симпатию.
Сама пушкинская речь — прозвучавшая, напомним, вскоре после реформы Карамзина — опять оказалась куда притягательнее любых (в том числе и претендующих на истинный — в духе "Беседы любителей русского слова" — патриотизм) концепций. Кстати, именно процитированные Белкиным слова одного из беседчиков — князя Шаховского — "Да на чужой манер хлеб русский не родится" вовсю склоняются в фильме.
Очень возможно, впрочем, что это (как и многое другое) "происходит не от злого какого-то намерения, а единственно из недостатка воображения" — чем в предисловии оправдывал Пушкин многие огрехи сочинений покойного Ивана Петровича.
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА