"Нет другой живописи, кроме итальянской" — эти слова звучат полемично применительно к любой эпохе, в том числе и к Ренессансу. Разумеется, существовала великая нидерландская школа XV века, некоторое количество гениальных немцев, вполне независимых от Италии и итальянских влияний. Но Дюрер честно признавался, что живописцем он почувствовал себя только в Италии, — слова, к которым стоит прислушаться: о себе художник знал, наверное, больше самого одаренного исследователя его творчества. Живописцем и впрямь можно было себя почувствовать только в Италии: в конце концов, все остальные явления изобразительного искусства, не освещенные итальянским сиянием, принадлежали к другим сферам человеческой деятельности — к ремеслу, мастерству, науке, религиозному опыту, мистическому визионерству или наглядной пропаганде. Так было и в XVII веке, хотя в это время Италия дала только двух величайших гениев — Караваджо и Аннибале Карраччи. Тем не менее все те, кто определил дальнейшее движение европейских школ живописи, — Веласкес, Рубенс, Пуссен — учились у итальянцев. То же самое касается и столь независимой на вид маленькой буржуазной Голландии. Халс, Рембрандт и Вермер исходили из итальянского опыта, и ни из какого другого они исходить не могли. Безусловно, фламандские и голландские живописцы сохраняли генетическую связь с нидерландскими предшественниками, но это стало очевидно лишь рассудительным потомкам. Впрочем, и они не отрицают, что своей живописностью Голландия и Фландрия обязана итальянцам.
"Нет другой живописи, кроме итальянской" — эти слова звучат полемично применительно к любой эпохе, в том числе и к Ренессансу. Разумеется, существовала великая нидерландская школа XV века, некоторое количество гениальных немцев, вполне независимых от Италии и итальянских влияний. Но Дюрер честно признавался, что живописцем он почувствовал себя только в Италии, — слова, к которым стоит прислушаться: о себе художник знал, наверное, больше самого одаренного исследователя его творчества. Живописцем и впрямь можно было себя почувствовать только в Италии: в конце концов, все остальные явления изобразительного искусства, не освещенные итальянским сиянием, принадлежали к другим сферам человеческой деятельности — к ремеслу, мастерству, науке, религиозному опыту, мистическому визионерству или наглядной пропаганде. Так было и в XVII веке, хотя в это время Италия дала только двух величайших гениев — Караваджо и Аннибале Карраччи. Тем не менее все те, кто определил дальнейшее движение европейских школ живописи, — Веласкес, Рубенс, Пуссен — учились у итальянцев. То же самое касается и столь независимой на вид маленькой буржуазной Голландии. Халс, Рембрандт и Вермер исходили из итальянского опыта, и ни из какого другого они исходить не могли. Безусловно, фламандские и голландские живописцы сохраняли генетическую связь с нидерландскими предшественниками, но это стало очевидно лишь рассудительным потомкам. Впрочем, и они не отрицают, что своей живописностью Голландия и Фландрия обязана итальянцам.