Импозантно и представительно, в полном соответствии с избранным девизом (им, как известно, стало популярнейшее изречение русского классика — "Красота спасет мир") открылся XIX Московский международный кинофестиваль. В показанном после вступительной церемонии фильме "Сто и одна ночь" о дряхлом старичке по имени Симон Синема (посвящается 100-летию изобретения братьев Люмьер) Аньес Варда — режиссер из поколения французской "новой волны" — не без натуги иронизировала по поводу смерти кино. Но предшествующее фильму торжественно-скорбное (судя по музыке) действо в Центральном концертном зале "Россия" было лишено даже вымученного комизма "трех песен о Родине", сочиненных Сергеем Соловьевым еще в бытность не президентом фестиваля, а режиссером "Мосфильма" перестроечных лет.
Чувство недоумения возникло уже во время демонстрации праздничного киноролика, который создан во славу российского кино в год столетия кинематографа, хотя по титрам можно заподозрить, что история иллюзиона в России тоже насчитывает целый век. Монтажный фильм "Лечу!" содержал сцены из известных отечественных картин — от "Андрея Рублева" до "Судьбы человека", однако сочетание эпизодов кружения в воздухе из "Светлого пути" Григория Александрова и "Летят журавли" Михаила Калатозова не могло не показаться странным, если не сказать резче — вызывающим. Странной была и фраза ведущих церемонии — актрис Натальи Андрейченко (английский язык), Татьяны Друбич (французский язык) и Ирины Метлицкой (русский язык) — относительно отечественных режиссеров, внесших свой вклад в развитие мирового кино, которые "могли бы быть на этой сцене". Поневоле почудилось, что тени великих умерших вот-вот предстанут перед зрителями наяву и во плоти.
Однако последовало нечто совершенно иное — то, что могли наблюдать и телезрители первого канала "Останкино". Задорно-пионерское приветствие тремя дивами председателя жюри, американской кинозвезды Ричарда Гира и его очаровательную непосредственность — Гир вызвал на сцену женщину по имени Маша Валентинова, с которой он познакомился в прошлый приезд в Россию и о которой широкой публике более ничего не известно; растерянность Натальи Андрейченко, повторявшей за Гиром лишь знакомые ей "русские" фамилии членов жюри; шутку генерального директора Александра Абдулова, сообщившего во время второго появления на сцене, что он "уже здоровался" и прочее. И, наконец, кульминацию — серьезное и сочувственное предупреждение организаторами членам жюри — придется нелегко. так как надо выбрать "лучшего среди лучших".
Треть конкурсной программы, уже показанная журналистам, свидетельствует несколько об ином. Вероятно, чтобы скорректировать впечатление от просмотров, в пресс-центре начали произвольно тасовать программу — во второй день внепланово демонстрировалась уже упомянутая лента "Сто и одна ночь", а в третий день с опережением показаны испанская и британская картины — "Англичанин, который поднялся на холм, но спустился с горы" (реж.Кристофер Монгер, в главной роли Хью Грант) и "Турецкая страсть" (реж. Висенте Аранда), на которые возлагались некоторые надежды, отчасти подтвердившиеся. Но до этого журналистам пришлось посмотреть слабые дебютные фильмы "Ягуар" гречанки Катерины Евагелаку и "Семья охотника" казашки Шапиги Мусиной — обе картины не без претензии на создание новой трагедийности, на самом же деле — безнадежно бытописательные.
Эрик Ху, китаец из Сингапура, тоже дебютировал в полнометражном кино лентой "Торговец лапшой", однако, преодолевает банальность очередной истории "интердевочки", поворачивая развитие действия в неожиданное русло. Нелюдимый и будто придурковатый торговец лапшой, тайно влюбленный в проститутку, пользуясь несчастным случаем, отвозит сбитую автомобилем девушку к себе домой. Но этот "короткий фильм о любви", в котором кто-нибудь даже заподозрит некрофильские мотивы, становится еще оригинальнее благодаря финальному панорамированию камеры по фотографии школьников-одноклассников, хотя режиссер пока неважно владеет мастерством темпоритма.
Его молодой венгерский коллега Йожеф Пачковски демонстрирует в ностальгично-саркастичной фантазии "Удивительное путешествие Корнела Эшти" определенную долю кинематографического изящества в интерпретации сочинения Деже Костоланьи. И тем не менее неизбежно вторичен по отношению к прежним мастерам — Ласло Раноди, Дьердю Ревесу и, разумеется, Карою Макку, одному из своих непосредственных учителей. А опытный Казимеж Куц, всегда считавшийся певцом Силезии и "соли земли черной" (странно, что одна из его самых известных картин именно с подобным названием датирована в каталоге фестиваля не 1969-м, а 1965 годом), словно вопреки этому, решил выступить в телевизионной ленте "Обращенный" как трагикомик, создатель социально-политического фарса. К сожалению, и эта попытка шестидесятипятилетнего автора представляется неумелой, лишенной профессионализма и чрезмерно неестественной по манере игры (поразительна метаморфоза, случившаяся со Збигневом Замаховским, который словно потерял творческую потенцию после успешно сыгранной им роли "импотента вне родины" в фильме "Три цвета: Белый").
Испанец Висенте Аранда, обративший на себя внимание международной кинокритики после криминальной эротической мелодрамы "Любовники", свою новую работу "Турецкая страсть" снял вроде бы в том же жанре. Но его явно затянутая лента большую часть действия напоминает обычную "мыльную оперу" с придуманными страстями испанки-туристки и турка-гида, а предфинальная смена тональности на эпатажно-кровавую только убеждает в том, что Аранда, как и вдруг вошедший в моду его соотечественник Бигас Луна, существенно проигрывают Педро Альмодовару — прежде всего из-за полнейшего отсутствия иронии по отношению к собственному творчеству. К счастью, по-британски остроумной оказалась снятая в Южном Уэльсе англо-американская картина "Англичанин, который поднялся на холм, а спустился с горы" Кристофера Монгера (но на просмотре для прессы сюжет стал забавнее еще и потому, что киномеханики по привычке перепутали части). Деревенский исторический анекдот о том, как в 1917 году измеряли высоту холма, непременно желая выдать его за гору, мог бы быть воспринят как валийская сатирическая контрверсия "Котлована" или насмешка над национальным чванством и страстью к гигантомании. Однако режиссер, происходящий из этих же мест неподалеку от Кардиффа, умеет сочетать юмор с патетикой, и семейная байка действительно порой похожа на эпическую легенду, но вновь приобретает лукавство в послесловии из сегодняшних времен.
СЕРГЕЙ Ъ-КУДРЯВЦЕВ