ПАОЛО БОРДОНЬИ ответил на вопросы СЕРГЕЯ Ъ-ХОДНЕВА.
— Насколько вам свободно в тех репертуарных рамках, которые накладывает ваш тип голоса?
— Если говорить о самом обозначении этого типа — baritono brillante, то это очень редкая вещь. Вообще, по-настоящему баритон появляется у Россини. Даже у Моцарта знаменитые партии, которые теперь часто поют баритоны, написаны в основном для басов. И, что любопытно, только у Верди один-единственный раз прописан baritono brillante — в "Силе судьбы": это партия Фра Мелитоне, персонажа buffa, причем с очень высокими нотами, которых никакой бас не возьмет. Но я пою прежде всего бельканто, оно мне ближе всего.
— И Моцарта тоже?
— Да, вот два года назад я последний раз пел его "трилогию" во Франции. Мне кажется, бельканто именно из Моцарта и выросло, из его феноменальной мелодики, и к тому же именно его можно считать "изобретателем" баритона, если хотите: он крайне тщательно использует возможности именно этого голоса. Например, перемены настроения у персонажей часто приходятся на passagio — как у Графа в дуэте с Сюзанной, когда у баритона действительно меняется окраска голоса. Когда я пою Лепорелло, я прошу театр поставить Дон Жуаном баса: тогда драматургия оперы совершенно по-другому работает из-за этого взаимодействия двух по-разному окрашенных голосов. Мне вообще кажется, что будущее оперы именно на сцене. Время студийных оперных CD закончилось, люди хотят видеть законченные представления c новыми дирижерами, с новыми режиссерами.
— Но многие считают, что "новые режиссеры", напротив, завели оперу в тупик.
— Времена меняются. В очередной раз тупо перенести "Севильского цирюльника" в какие-нибудь 1930-е ни к чему, это уже пройденный этап, я согласен. Но вот, например, замечательный молодой режиссер Дамиано Микьелетто, я пел в его постановке "Сороки-воровки" Россини. Это поразительная опера, по музыке просто-таки целый собор, а сюжет, между нами, дурацкий. Девушка подозревается в том, что она украла серебряные ложки, и за это ее должны казнить: понятно, что это абсурд. А Микьелетто поставил это таким образом, что действие оперы происходит во сне.
— А что-то более раннее, чем Моцарт, вы пели?
— Только один раз, это была очень редкая вещь Антонио Драги про Сократа и его двух жен, самый конец XVII века. Я пел Сократа, и в том, что касается философии, все было очень серьезно, а с женами была комедия: причем молодую и красивую жену пело сопрано, а партию Ксантиппы — про которую мы все знаем, что она была сварливая и уродливая,— Драги написал для тенора. Получился страшно смешной спектакль. Но опять же такое нельзя просто слушать, такое нужно видеть на сцене.
— Если говорить о бельканто, то отчего именно для вас главное — комические персонажи? Больше в силу типа голоса или из-за личного темперамента?
— Не знаю. Вообще, я могу петь и в "Лючии ди Ламмермур", скажем, но я просто знаю, что я не первый в этом репертуаре. А с операми buffa — я уверен, что могу и задумать своего персонажа, и сыграть его не так, как другие.