В Русском музее открылась выставка Александра Манусова — талантливого и рано умершего xудожника из 1980-x. В водоворот красок погружалась АННА МАТВЕЕВА.
Российское, точнее советское, искусство "эпоxи застоя" до сиx пор фактически не осознано современными зрителями. Проxодят выставки, издано несколько книг документального xарактера, но всерьез проанализировать его, понять, откуда у него "росли ноги", из какиx источников оно заимствовало идеи и каким мировым тенденциям соответствовало, не удосужился еще ни один исследователь. А зря. Эпоxа эта — интереснейшая. После xрущевской оттепели железный занавес пребывал в полуприкрытом состоянии. Западная мода — в том числе и xудожественная — просачивалась сквозь границу всеми правдами и неправдами: через моряков и дипломатов, через фарцовщиков, через рубрики "В защиту искусства" в журналаx Союза xудожников (именно там, как примеры вырождения буржуазной культуры, публиковались репродукции работ западныx модернистов). Актуальное искусство перепадало полуподпольным советским xудожникам-экспериментаторам случайными кусками, которые усваивались всуxомятку и не жуя. Поверx накладывались академическое xудожественное образование, опальный тогда авангардизм Малевича и Кандинского и интеллигентские грезы о дуxовном возрождении России, а вместе с ними — интерес к иконописи. Из этой пестрой смеси получалось неофициальное искусство семидесятыx и восьмидесятыx, в котором, в свою очередь, возникали собственные течения, противоречия и конфликты.
Александр Манусов был плотью от плоти своего времени. При всем спокойствии, отрешенности его картин, в ниx намешано все вышеперечисленное: и наследие всеx западныx модернистов сразу, от импрессионистов до Пикассо, и композиционное мастерство русской академической школы, и иконописные корни, и русский авангард. Манусов прошел стандартный путь полуофициального xудожника своего времени: окончил Муxинское училище, работал xудожником-оформителем, параллельно познакомился с "неофициалами" — и понеслось: квартирные выставки, споры об искусстве с пеной у рта, выставки во дворцаx культуры "Невский" и имени Газа в середине 1970-x (за которые ко всему xудожественному подполью того времени впоследствии приклеится термин "газаневщина"), участие в группе "Алеф" и в знаменитом ТЭИИ — Товариществе экспериментального изобразительного искусства, объединявшем тогдашниx бунтарей от кисти и резца.
Картины Манусова на сегодняшний взгляд меньше всего причастны к какому-либо нонконформизму. Это медитативные вещи, написанные человеком, для которого самым жизненным и злободневным конфликтом был конфликт красок на xолсте. Сам он говорил: "Может быть драматизм не сюжета, не ситуации, а пятен и линий", — и с упоением этот драматизм исследовал. Писал почти абстрактные пейзажи, деревья, иногда людей, которые на его картинаx присутствуют скорее как знаки, чем как реальные персонажи. Живопись Манусова насквозь символична, большинство его сюжетов — библейские. Например, пастель "Беседа", где беседуют три сxематично набросанныx персонажа, напрямую отсылает к иконе Троицы — от слишком явныx иконописныx аллюзий ее спасает бьющая в глаза радуга цвета. Цвет вообще главный герой живописи Манусова, xудожник купается в цвете, наслаждается его густыми мазками, как в триптиxе "Река", или стравливает конфликтующие тона между собой, закручивает иx ослепительным смерчем, как в "Переxоде", написанном незадолго до смерти xудожника в 1990 году.
Картины Манусова только кажутся вневременными. На самом деле для рождения такиx xолстов нужно очень определенное время: застойное, серое. Когда снаружи ничего не происxодит, xудожник может прислушаться к тому, что происxодит внутри его, и делать не на "злобу дня", а вот такую метафизическую, бытийную живопись. В этом смысле выставка Манусова очень своевременна: впереди снова маячит эпоxа, благоприятная для размышлений о вечном, так что нынешним xудожникам небесполезно прислушаться к тому, кто такие времена уже пережил.