Русский музей неравнодушен к геометрической традиции в разных ее ипостасях. Только за последние полтора года здесь прошли выставки Геннадия Зубкова, Алены Кирцовой, Рупрехта Гайгера. "Леонид Борисов. Геометрия" — следующая выставка в этом ряду. О ней рассказывает искусствовед АЛЕКСАНДР БОРОВСКИЙ.
Леонид Борисов родился в 1943 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский электротехнический институт связи. В 1975 году впервые выставил свои работы — на выставке Ленинградских художников во Дворце культуры "Невский". Первая персональная выставка состоялась в 1978 году. Экспонируется в Москве и Париже. Живет в Санкт-Петербурге.
Не ангажированный, не вовлеченный в группы, не привлекавшийся к ответственности властями, Борисов тем не менее явный аутсайдер, так и не научившийся строить public relations. Вот уже два десятилетия он бескомпромиссно проводит свою линию. Его становление в 70-е годы прошло под знаком открытия супрематизма и последующей его профанации. Ленинградец присматривался к тому, как в Москве появился "припудренный Малевич", как группа "Движение" кинетизировала супрематизм, а затем утилизировала его в комбинатско-оформительской деятельности. Борисова привечали в московских артистических кругах (в Питере, городе традиционно литературоцентристском, геометризм как таковой, без философско-религиозной подоплеки, никого не волновал). Неофит явно не был конкурентом москвичам. Не стал и их последователем. Как не стал адептом и мощной западной традиции геометрической абстракции (возможно, из-за дефицита информации), пронизывающей большой пласт близких по проблематике явлений — hard-edge painting, конкретное искусство, минимализм, систематическую абстракцию и neo-geo. Это извечное российское выпадение из мирового художественного процесса в данном случае не представляется как маргинальность: отсутствие прямых отсылок к известным западным течениям 60-70-х годов по-своему обаятельно. В какой-то мере это "изобретение велосипеда", но своего велосипеда. Пусть не самой новейшей марки, но построенного для себя. Эта самостоятельность даже за счет, условно говоря, нетехнологичности чрезвычайно редка. Как правило, два-три лидера предлагают новый поворот в искусстве (и в искусстве геометрии в том числе), остальные идут в кильватере и пополняют ряды респектабельных коммерческих художников. Слишком невелико пространство для маневра, и здесь ценен малейший нюанс.
Борисов делает все как бы в первый раз. Осознает необходимость освободиться от всякого рода присущих и неприсущих искусству напластований: не только символичности, литературности, но и "живописности", экспрессивности и декоративности. От станковой картины Борисов постепенно приходит к реальной (не изображенной) трехмерности, к коллажам из предметов (вплоть до деталей чудовищной советской сантехники — своего рода "найденных предметов"), а затем и полностью переходит к конструированию объектов. Его геометрические композиции не подкреплены математическими выкладками, как у Ричарда Пауля Лоше, конструкции объектов не опираются, как у Макса Билла, на аэродинамические расчеты, в скульптуре (сколоченных гвоздями ящиках-объемах) нет технологичности Дональда Джадда. Это наивная геометрия первооткрывателя. Оставим в стороне спекуляции на темы "русского чувства формы", равно как и умиление по поводу работ умельца, где все сделано "на глазок", "одним топором"... Речь о том, что в силу конкретных историко-культурных обстоятельств российский художник не плывет по течению традиции, а выгребает сам. Опирается не на написанные уже компьютерные программы, а на "хищный глазомер столяра". Преодолевает то, что можно было бы взять готовым. Зато и энергия преодоления, которую можно было бы сэкономить при более благополучном и обдуманном пути, сообщает вещам Борисова тот элемент самостоятельности, который в геометрической традиции так ценим.