В Концертном зале "Мариинский" Валерий Гергиев провел концертное исполнение оперы Рихарда Вагнера "Лоэнгрин". Масштаб происшествия попытался оценить ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.
Вписанное в вагнеровский абонемент Мариинского театра концертное исполнение "Лоэнгрина" формально было посвящено 100-летию театроведа-подвижника Абрама Гозенпуда. На деле событие выглядело и звучало так, как если бы Валерий Гергиев взялся отметить совсем другую годовщину, важную прежде всего для него самого: десять лет назад он пополнил репертуар Мариинки премьерой сценической версии "Лоэнгрина". После успешной премьеры стало окончательно ясно, что мариинцам по плечам и "Кольцо нибелунга" — тест на сверхчеловеческие способности оперного коллектива. Труппа и ее демиург тест прошли успешно. Тогда господина Гергиева славили главным образом за саму возможность услышать Вагнера живьем, не покидая ради этого петербургских пределов. Теперь этот несколько провинциальный восторг стоило бы сменить на эмоцию более благородного толка. Скажем, на космополитическую гордость: за эти десять лет в Мариинке вызрело то, чего лишены обладающие сонмом вагнеровских певцов и вагнеровских режиссеров Байройт, Берлин и Париж — вагнеровский дирижер. Пришло время ценить Валерия Гергиева не как мастера театральной логистики, не как гения оперного менеджмента, а как музыканта.
Концертный формат, в котором невозможно спрятаться за режиссерские успехи или неудачи, лишь подтвердил то, что сегодня с вагнеровской музыкой господин Гергиев и вправду управляется так, как никто в мире. Из оркестровой ямы Мариинки-1 Вагнер в последние сезоны звучал в лучшем случае корректно, но стоило прошлым летом "Тристану и Изольде" переступить порог Мариинки-3, — результаты оказались в прямом смысле головокружительными. Да и в "Лоэнгрине" Валерий Гергиев о "Тристане" не дает забыть — промежуточная для композитора опера звучит предтечей позднего Вагнера. Симфоническая топология перевернута с ног на голову, медь по-небесному мягка, струнные отвечают за монолитную почву. Эфирное вступление к опере, в котором дирижер с мастерством крысолова концентрирует внимание тысячного зала на благоговейной музыке тишины, — не более чем отвлекающий маневр, облегчающий вкалывание публике вагнеровского наркотика.
Мариинские певцы также обрели недоступную прежде свободу. В партии Генриха Птицелова переплавлены стать и умудренное мужество всех венценосных ролей Геннадия Беззубенкова. Королевский глашатай Андрей Спехов царственно осанист. Раскрепостивший свою понурую психофизику Эдем Умеров превращает подкаблучника Тельрамунда в трагедийного героя шекспировского масштаба. Под стать им упивающаяся злом Ортруда Ларисы Гоголевской и парящая в небесных обертонах плотского голоса Эльза Марины Шагуч. Главная сенсация "Лоэнгрина" — извлеченный из мариинской лаборатории новый heldentenor Сергей Скороходов в заглавной партии. Свежевскормленный птенец робок, но в финальном монологе демонстрирует вполне многообещающий размах крыльев и красоту голоса. Чудо произошло: в отсутствии незаменимого Леонида Захожаева больше не нужно ни одалживать теноров за границей, ни стыдливо краснеть из-за потуг местных кадров.
То, что делает маэстро Гергиев со своим театром, соблазнительно проецировать на историю самого Лоэнгрина: пришел нездешний странник, спас деву русской оперы и взял ее в жены, поставив условием благоденствия просьбу не задавать ему лишних вопросов. К Гергиеву их великое множество, от курьезных (зачем дирижирует зубочисткой?) и вечных (отчего бы не раскулачить большую часть хора?) до метафизических — почему, скажем, в Мариинском театре творится то, что в нем творится сегодня. Но пытаться втиснуть героя в рамки человеческой морали бессмысленно — на нее он сможет ответить нам лишь бесконтрольным музыкальным язычеством. Шестая опера Вагнера завершается хэппи-эндом, в котором раскрывший свое имя Лоэнгрин оставляет свою паству под защитой преемника. Никакой альтернативы Гергиеву пока не предвидится, без него защитить оперную Россию будет некому. Он сделал нас героями своего мифа, в котором всем прочим уготована истинно вагнеровская судьба — верность, самопожертвование и вера.