Русский музей снова взялся за тему художественной эмиграции. Несколько лет назад показывал французов с русскими корнями, теперь американцев. Однако концепция, несомненно, изменилась. Русский Париж можно было без труда представить художниками, которых иначе как русскими не назовешь и из истории отечественного искусства не выкинешь. С Америкой сложнее. Ну какой Марк Ротко русский художник? Маркус Роткович родился и жил в Латвии, уехал в США, когда ему было десять лет, еще через десять занялся искусством. Вся его эволюция от мифологических фантазий через абстрактный сюрреализм до эффектных прямоугольников-пятен укладывается в американское русло. А Джон Грэхем, он же украинец Иван Домбровский? Перебрался за океан в 34 года и, оставив в прошлом юридическое образование, службу в Черкесском полку и Георгиевский крест в первую мировую, начал выращивать из себя новую личность. И вырастил. Пройдя через увлечения кубизмом, фовизмом и сюрреализмом, Грэхем стал ведущим теоретиком и создателем абстрактного экспрессионизма, знатоком и коллекционером искусства. Арчил Горки? Востаник Манук Адоян, бежавший в Америку от турецкого геноцида в 16 лет. Взял себе имя в честь Горького, переписал автобиографию, врал, путал жизненный след. Его лабиринты форм и линий созданы с оглядкой на кубизм, фовизм, сюрреализм и ведут к тому же абстрактному экспрессионизму, но приписать его к какому-либо направлению никак нельзя, он сам мостик между европейским и американским модернизмом. Поляк Макс Вебер, тезка немецкого философа и социолога, с десяти лет в США, тоже двигался от кубизма к экспрессионизму, хотя до абстракции не дошел, а предпочел формальным поискам сюжетные — создал свод работ на еврейскую тему.
Эти центральные имена выставки, безусловно, американские. Российская империя в названии понадобилась, только чтобы объединить Латвию, Украину, Армению и Польшу; из империи уехали Вебер и Ротко (в 1891-м и 1913-м), а Грэхем и Горки — уже в 1920 году. Остальные 30 с лишним авторов, подверстанные к теме, жили в США, но художественно не ассимилировались. Среди них есть интересные фигуры, не влившиеся в струю американского искусства: живописец Павел Челищев предвосхитил Дали сюрреализмом с "внутренней мистической перспективой", вскрывающей анатомию лиц и тел; скульптор Александр Архипенко известен своими опытами с пустотой и множественностью проекций. Но большинство существовали по инерции. Борис Анисфельд и Сергей Судейкин продолжали работать при театре, Николай Фешин писал импрессионистически-салонные портреты, Давид Бурлюк годами бился за то, чтобы его признали отцом русского футуризма. Некоторые, как Борис Григорьев, бывали в Америке наездами. Скульпторы Осип Цадкин и Жак Липшиц — французы, за океаном пережидали вторую мировую. Почти сто вещей, тщательно собранных по 30 американским музеям и частным коллекциям, взятых из Третьяковки и Русского музея, аккомпанируют мифу о стране великих возможностей. Кто уехал в юности или был достаточно гибок, чтобы приспособиться, достиг немалых высот и даже оказался в точке кипения американского модернизма — в кругу абстрактного экспрессионизма. А кто уже сложился, так и остался импрессионистом, если не передвижником.
Санкт-Петербург, Русский музей, корпус Бенуа, с 19 февраля до 15 марта