Филологи называют "Улисса" Джеймса Джойса самым сложным романом ХХ века. Поставить роман в театре целиком еще никто не пробовал. Евгений Каменькович рискнул. Спектакль в "Мастерской Петра Фоменко" идет шесть часов. Корреспондент "Власти" Алла Шендерова выясняла, что ждет зрителей.
— К "Улиссу" вы примеривались десять лет. Может быть, вами двигал дух противоречия: поставить то, что поставить нельзя?
— Любой режиссер мечтает сделать спектакль, в котором разные сцены были бы сделаны в разных жанрах. И вот есть книга, в которой можно найти все виды и все жанры искусства,— как я мог от этого отказаться? Говорят, там нет сюжета, но это неправда — там потрясающая внутренняя история, четкий сюжет. Джойс глубоко проникает нам в печенки или куда-то еще ниже — что-то он такое знает про человека... Когда актер поступает в театральный вуз, его на экзаменах спрашивают: "А зачем вы идете в эту профессию?" На это есть красивый ответ, который абитуриенты передают друг другу: "Чтобы познать себя". Джойс, мне кажется, прекрасен для самопознания. Когда в 1998 году я впервые прочел "фоменкам" "Улисса", я тогда еще точно не понимал, про что надо делать спектакль. Но позапрошлым летом у меня в доме раздался звонок: Петр Фоменко сказал в трубку одно только слово: "Пора!" Я сразу понял, о чем он. Перечитал свою прежнюю инсценировку, и все вдруг четко прочертилось: Блум ищет сына, а Стивен ищет отца. Но и вся эта сумасшедшая одиссея Блума, возвращающегося к Молли,— Джойс настолько глубоко залезает в отношения между мужчиной и женщиной! Мне всегда казалось, что в финале романа есть надежда, несмотря на то что у них произошла такая "невстреча" — даже и разговор не получился. Тем не менее он ложится к ней в постель (хотя знает, что пару часов назад она ему изменяла!) — ложится окрыленный. Хотя по внешним признакам все у них вроде бы плохо.
— Поиск сына — самое пронзительное в вашем спектакле. Откуда в романе этот мотив — Джойс, насколько я знаю, не терял сына?
— В романе многое не сходится с биографией автора. Но ведь любой мужчина мечтает, что, когда его не будет на земле, по ней будет ходить маленький Блум, который выучит немецкий и станет не рекламным агентом, а писателем...
— Мне довелось пообщаться с переводчиком "Улисса" Сергеем Хоружим. Он, много лет отдавший "Улиссу", в разговоре сразу же упомянул "извращенное сознание Джойса"...
— Был ли Джойс извращенцем? Если читать его письма к жене, да, был. Ну и что? Все равно роман настолько далек от его жизни. Вообще у меня такое ощущение, что ее и не было: Джойс сперва немного пожил, а потом уже только писал "Улисса" и "Поминки по Финнегану". Такой вот странный стоик. Знаете, я никогда не мог понять разницы между словами "писатель" и "поэт". Джойс для меня — великий поэт. Петр Фоменко, когда выпускаешь спектакль, всегда дает тебе какой-то маленький намек, подсказку. В случае с Джойсом он вдруг принес тоненький сборничек его стихов. И нам это очень помогло — поскольку и Блум, и Стивен у нас много путешествуют (то есть уходят со сцены прямо через зрительный зал.— "Власть"), то теперь Стивен бормочет ранние стихи Джойса. А рефрен наших последних репетиций был: "Я в кабаках и бардаках / Всегда с "Поэтикой" в руках". Словом, к "Улиссу" мы относимся как к поэме.
— А почему тогда вы начинаете "Улисса" как весьма традиционный, вполне прозаический спектакль?
— Одно из принципиальных замечаний Хоружего — наше излишнее почтение роману. Ему хотелось, чтобы мы были более смелыми. Но ведь и у Джойса все его жанровое разнообразие и откровенная фантасмагория начинаются ближе к середине романа. А мы идем вслед за ним. Поначалу мы много занимались гекзаметром, но потом — опять же по подсказке Фоменко — решили, что аллюзии на эллинизм должны возникать сами собой, не нарочито. Одна из идей, которая пока еще не реализована: чтобы Молли Блум начинала свой монолог так: архитрав (художник Владимир Максимов сделал спинку кровати Блумов в виде балки, которая в античной архитектуре покоится на колоннах.— "Власть") уплывает вверх, на сцене сидят все "женихи" Молли-Пенелопы в античных тогах, они едят, пьют, а она произносит свой монолог.
— Рядовые читательницы от этого монолога обычно идут пятнами, а вы сделали его вполне приличным, по крайней мере что касается лексики.
— Полина Кутепова (актриса "Мастерской", исполнительница роли Молли Блум.— "Власть") — персонаж особый. Каждый раз, когда мы проверяли на труппе очередной вариант, все говорили: "Ну вот, Полина, ты опять все выбросила". За все откровенные выражения шла жестокая борьба — мы выверяли каждое слово. Но Полина все равно произносит это с большим отчаянием. И все же Пенелопой (каждой главе романа Джойс дал отвечающее ее сути античное название.— "Власть") я горжусь. Полина, конечно, никакого отношения не имеет к Молли Блум, но именно поэтому мы сразу поняли, о чем будет этот монолог. Его главная тема — ожидание. Пенелопа ждет Одиссея. Молли ждет Блума. Что актер делает всю жизнь? Ждет!
— Многие поклонники "Мастерской", узнав о ваших репетициях, заранее попытались прочесть Джойса и останавливались примерно на 15-й странице. Вы не боитесь, что зрители будут уходить?
— Я отдаю себе в этом отчет. Может, я предпочел бы однозначный успех, но и полярные отзывы меня радуют. У меня есть пожилая тетушка — высокоинтеллектуальная и религиозная. Она сказала: " И правильно, что эту книгу сжигали. Что это ты, племянник, пропагандируешь? Публика уходит — так тебе и надо!" Но я видел в зале людей, которые явно не читали роман, но сидят и кайфуют. Понимаю, что после второго акта многие будут уходить, рядовой зритель не привык столько сидеть в театре. Но сделать "Улисса" в двух актах нельзя. Нескромно говорить, но, по-моему, третий акт у нас удался. Расскажу вам одну байку: моя теща говорит, что после премьеры ехала в метро с нашим монтировщиком — и он читал Джойса.
— У меня полное ощущение, что вы и дальше собираетесь репетировать "Улисса"...
— "Фоменки" так всегда и жили. Актеры иногда даже ждут каких-то тяжелых гастролей: Петра Наумовича (Фоменко.— "Власть") хлебом не корми — дай попасть в невозможную ситуацию, он тогда такого напридумывает! Мы и дальше могли бы репетировать "Улисса", но актеры и так целый год практически работали в минус: они не снимались и не халтурили. И в какой-то момент я заметил, что начинаются "прокруты". Так что мы будем потихонечку совершенствовать спектакль, но вообще, конечно, пора остановиться.
— Думаю, после Джойса вам все будет казаться слишком плоским. У вас в голове есть столь же любимый сюжет, как "Улисс"?
— Давняя идея "Мастерской" — "Пер Гюнт". А еще я давно хотел поставить "Очередь" Сорокина. Или вот, скажем, в приложении к "Коммерсанту" я недавно вычитал про книжку "Радуга тяготения". Ее еще не перевели на русский, но само описание меня страшно заинтересовало. Хотя я с вами согласен — после Джойса все кажется легким.
— Я слышала, департамент культуры города Москвы не рекомендовал театрам выпускать в первом квартале премьеры и попросил никого не увольнять. Как по-вашему, с наступлением кризиса театральная ситуация сильно изменится? Небось, теперь никто не рискнет взяться за "Улисса"...
— Пока что я Москвой горжусь: идет кризис, а Николай Рощин выпустил "Савву", "Мастерская" — "Улисса". Не хочу сейчас оценивать, но кто бы догадался сделать "Савву" — почти забытую пьесу Андреева. Все-таки Москва — удивительное место! Впрочем, некий разрыв цивилизации, конечно, ощущается, но он пока не связан с кризисом напрямую. Вот, например, когда в "Мастерской" было 100 мест — это была одна ситуация, а когда появилась новая сцена и больше 20 вечеров в месяц приходит по 400-500 зрителей — другая. Контингент поменялся, шкурой чувствую. Не знаю, что будет дальше.
— Но вот вы приходите в ГИТИС, на курс режиссеров и художников, которых полтора года назад набрали вместе с Дмитрием Крымовым. Приходя туда, вы чувствуете разрыв цивилизации?
— Нет. Но я чувствую висящий в воздухе вопрос: что с нами будет? Раньше об этом задумывались перед выпуском, а сейчас они думают об этом уже на втором курсе. Они работают с утра до ночи, но они же не слепые!
— И что с ними будет?
— Раньше не попал в театр — ищешь себе прибежище на стороне. Скажем, идешь сниматься в сериалах. А сейчас-то сериалы — йок. Впрочем, именно поэтому я сейчас надеюсь на всплеск театральной деятельности, потому что разных "кормушек" стало меньше.
Евгений Каменькович родился в Киеве в семье оперного режиссера Ирины Молостовой и хореографа Бориса Каменьковича. Учился режиссуре в ГИТИСе у Андрея Гончарова. Преподавал в мастерской Анатолия Васильева. Был одним из педагогов на курсе Петра Фоменко, из которого в 1993 году и возник театр. Кроме "Мастерской" ставил и ставит спектакли в Театре имени Маяковского, МХТ имени Чехова, "Табакерке" и "Студии театрального искусства". Одна из отличительных особенностей этого режиссера — любовь к прозе. В конце 1980-х годов он поставил в "Табакерке" "Затоваренную бочкотару" по повести Василия Аксенова — спектакль пользовался таким успехом, что год назад был восстановлен в репертуаре театра. Два года назад Каменькович выпустил в "Мастерской" "Самое важное" по роману Михаила Шишкина "Венерин волос". Читавшие роман согласятся, что поставить его невозможно, но спектакль все же получил спецприз "Золотой маски". |