"Публика уходит — так мне и надо!"

Филологи называют "Улисса" Джеймса Джойса самым сложным романом ХХ века. Поставить роман в театре целиком еще никто не пробовал. Евгений Каменькович рискнул. Спектакль в "Мастерской Петра Фоменко" идет шесть часов. Корреспондент "Власти" Алла Шендерова выясняла, что ждет зрителей.

— К "Улиссу" вы примеривались десять лет. Может быть, вами двигал дух противоречия: поставить то, что поставить нельзя?

— Любой режиссер мечтает сделать спектакль, в котором разные сцены были бы сделаны в разных жанрах. И вот есть книга, в которой можно найти все виды и все жанры искусства,— как я мог от этого отказаться? Говорят, там нет сюжета, но это неправда — там потрясающая внутренняя история, четкий сюжет. Джойс глубоко проникает нам в печенки или куда-то еще ниже — что-то он такое знает про человека... Когда актер поступает в театральный вуз, его на экзаменах спрашивают: "А зачем вы идете в эту профессию?" На это есть красивый ответ, который абитуриенты передают друг другу: "Чтобы познать себя". Джойс, мне кажется, прекрасен для самопознания. Когда в 1998 году я впервые прочел "фоменкам" "Улисса", я тогда еще точно не понимал, про что надо делать спектакль. Но позапрошлым летом у меня в доме раздался звонок: Петр Фоменко сказал в трубку одно только слово: "Пора!" Я сразу понял, о чем он. Перечитал свою прежнюю инсценировку, и все вдруг четко прочертилось: Блум ищет сына, а Стивен ищет отца. Но и вся эта сумасшедшая одиссея Блума, возвращающегося к Молли,— Джойс настолько глубоко залезает в отношения между мужчиной и женщиной! Мне всегда казалось, что в финале романа есть надежда, несмотря на то что у них произошла такая "невстреча" — даже и разговор не получился. Тем не менее он ложится к ней в постель (хотя знает, что пару часов назад она ему изменяла!) — ложится окрыленный. Хотя по внешним признакам все у них вроде бы плохо.

— Поиск сына — самое пронзительное в вашем спектакле. Откуда в романе этот мотив — Джойс, насколько я знаю, не терял сына?

— В романе многое не сходится с биографией автора. Но ведь любой мужчина мечтает, что, когда его не будет на земле, по ней будет ходить маленький Блум, который выучит немецкий и станет не рекламным агентом, а писателем...

— Мне довелось пообщаться с переводчиком "Улисса" Сергеем Хоружим. Он, много лет отдавший "Улиссу", в разговоре сразу же упомянул "извращенное сознание Джойса"...

— Был ли Джойс извращенцем? Если читать его письма к жене, да, был. Ну и что? Все равно роман настолько далек от его жизни. Вообще у меня такое ощущение, что ее и не было: Джойс сперва немного пожил, а потом уже только писал "Улисса" и "Поминки по Финнегану". Такой вот странный стоик. Знаете, я никогда не мог понять разницы между словами "писатель" и "поэт". Джойс для меня — великий поэт. Петр Фоменко, когда выпускаешь спектакль, всегда дает тебе какой-то маленький намек, подсказку. В случае с Джойсом он вдруг принес тоненький сборничек его стихов. И нам это очень помогло — поскольку и Блум, и Стивен у нас много путешествуют (то есть уходят со сцены прямо через зрительный зал.— "Власть"), то теперь Стивен бормочет ранние стихи Джойса. А рефрен наших последних репетиций был: "Я в кабаках и бардаках / Всегда с "Поэтикой" в руках". Словом, к "Улиссу" мы относимся как к поэме.

— А почему тогда вы начинаете "Улисса" как весьма традиционный, вполне прозаический спектакль?

— Одно из принципиальных замечаний Хоружего — наше излишнее почтение роману. Ему хотелось, чтобы мы были более смелыми. Но ведь и у Джойса все его жанровое разнообразие и откровенная фантасмагория начинаются ближе к середине романа. А мы идем вслед за ним. Поначалу мы много занимались гекзаметром, но потом — опять же по подсказке Фоменко — решили, что аллюзии на эллинизм должны возникать сами собой, не нарочито. Одна из идей, которая пока еще не реализована: чтобы Молли Блум начинала свой монолог так: архитрав (художник Владимир Максимов сделал спинку кровати Блумов в виде балки, которая в античной архитектуре покоится на колоннах.— "Власть") уплывает вверх, на сцене сидят все "женихи" Молли-Пенелопы в античных тогах, они едят, пьют, а она произносит свой монолог.

— Рядовые читательницы от этого монолога обычно идут пятнами, а вы сделали его вполне приличным, по крайней мере что касается лексики.

— Полина Кутепова (актриса "Мастерской", исполнительница роли Молли Блум.— "Власть") — персонаж особый. Каждый раз, когда мы проверяли на труппе очередной вариант, все говорили: "Ну вот, Полина, ты опять все выбросила". За все откровенные выражения шла жестокая борьба — мы выверяли каждое слово. Но Полина все равно произносит это с большим отчаянием. И все же Пенелопой (каждой главе романа Джойс дал отвечающее ее сути античное название.— "Власть") я горжусь. Полина, конечно, никакого отношения не имеет к Молли Блум, но именно поэтому мы сразу поняли, о чем будет этот монолог. Его главная тема — ожидание. Пенелопа ждет Одиссея. Молли ждет Блума. Что актер делает всю жизнь? Ждет!

— Многие поклонники "Мастерской", узнав о ваших репетициях, заранее попытались прочесть Джойса и останавливались примерно на 15-й странице. Вы не боитесь, что зрители будут уходить?

— Я отдаю себе в этом отчет. Может, я предпочел бы однозначный успех, но и полярные отзывы меня радуют. У меня есть пожилая тетушка — высокоинтеллектуальная и религиозная. Она сказала: " И правильно, что эту книгу сжигали. Что это ты, племянник, пропагандируешь? Публика уходит — так тебе и надо!" Но я видел в зале людей, которые явно не читали роман, но сидят и кайфуют. Понимаю, что после второго акта многие будут уходить, рядовой зритель не привык столько сидеть в театре. Но сделать "Улисса" в двух актах нельзя. Нескромно говорить, но, по-моему, третий акт у нас удался. Расскажу вам одну байку: моя теща говорит, что после премьеры ехала в метро с нашим монтировщиком — и он читал Джойса.

— У меня полное ощущение, что вы и дальше собираетесь репетировать "Улисса"...

— "Фоменки" так всегда и жили. Актеры иногда даже ждут каких-то тяжелых гастролей: Петра Наумовича (Фоменко.— "Власть") хлебом не корми — дай попасть в невозможную ситуацию, он тогда такого напридумывает! Мы и дальше могли бы репетировать "Улисса", но актеры и так целый год практически работали в минус: они не снимались и не халтурили. И в какой-то момент я заметил, что начинаются "прокруты". Так что мы будем потихонечку совершенствовать спектакль, но вообще, конечно, пора остановиться.

— Думаю, после Джойса вам все будет казаться слишком плоским. У вас в голове есть столь же любимый сюжет, как "Улисс"?

— Давняя идея "Мастерской" — "Пер Гюнт". А еще я давно хотел поставить "Очередь" Сорокина. Или вот, скажем, в приложении к "Коммерсанту" я недавно вычитал про книжку "Радуга тяготения". Ее еще не перевели на русский, но само описание меня страшно заинтересовало. Хотя я с вами согласен — после Джойса все кажется легким.

— Я слышала, департамент культуры города Москвы не рекомендовал театрам выпускать в первом квартале премьеры и попросил никого не увольнять. Как по-вашему, с наступлением кризиса театральная ситуация сильно изменится? Небось, теперь никто не рискнет взяться за "Улисса"...

— Пока что я Москвой горжусь: идет кризис, а Николай Рощин выпустил "Савву", "Мастерская" — "Улисса". Не хочу сейчас оценивать, но кто бы догадался сделать "Савву" — почти забытую пьесу Андреева. Все-таки Москва — удивительное место! Впрочем, некий разрыв цивилизации, конечно, ощущается, но он пока не связан с кризисом напрямую. Вот, например, когда в "Мастерской" было 100 мест — это была одна ситуация, а когда появилась новая сцена и больше 20 вечеров в месяц приходит по 400-500 зрителей — другая. Контингент поменялся, шкурой чувствую. Не знаю, что будет дальше.

— Но вот вы приходите в ГИТИС, на курс режиссеров и художников, которых полтора года назад набрали вместе с Дмитрием Крымовым. Приходя туда, вы чувствуете разрыв цивилизации?

— Нет. Но я чувствую висящий в воздухе вопрос: что с нами будет? Раньше об этом задумывались перед выпуском, а сейчас они думают об этом уже на втором курсе. Они работают с утра до ночи, но они же не слепые!

— И что с ними будет?

— Раньше не попал в театр — ищешь себе прибежище на стороне. Скажем, идешь сниматься в сериалах. А сейчас-то сериалы — йок. Впрочем, именно поэтому я сейчас надеюсь на всплеск театральной деятельности, потому что разных "кормушек" стало меньше.

Евгений Каменькович родился в Киеве в семье оперного режиссера Ирины Молостовой и хореографа Бориса Каменьковича. Учился режиссуре в ГИТИСе у Андрея Гончарова. Преподавал в мастерской Анатолия Васильева. Был одним из педагогов на курсе Петра Фоменко, из которого в 1993 году и возник театр. Кроме "Мастерской" ставил и ставит спектакли в Театре имени Маяковского, МХТ имени Чехова, "Табакерке" и "Студии театрального искусства". Одна из отличительных особенностей этого режиссера — любовь к прозе. В конце 1980-х годов он поставил в "Табакерке" "Затоваренную бочкотару" по повести Василия Аксенова — спектакль пользовался таким успехом, что год назад был восстановлен в репертуаре театра. Два года назад Каменькович выпустил в "Мастерской" "Самое важное" по роману Михаила Шишкина "Венерин волос". Читавшие роман согласятся, что поставить его невозможно, но спектакль все же получил спецприз "Золотой маски".


Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...