рассказывает Сергей Ходнев
Это, пожалуй, одно из самых неожиданных произведений во всем громадном каталоге сочинений "папы Гайдна", и судьба у него тоже неожиданная. Премьера оперы "Орфей и Эвридика, или Душа философа" состоялась в 1951 году. Именно так, никаких опечаток. Дело было во Флоренции, дирижировал великий Эрих Клайбер, а партию Эвридики, получается, создала Мария Каллас. Никогда прежде эта опера не исполнялась, хотя писал ее Гайдн в 1791 году совсем не в стол и не для вечности. Какое там! Это был его лондонский период, его во всех смыслах золотая осень — Иоганн Заломон, оборотистый скрипач-импресарио, выманивший пожилого композитора в Британию, в изобилии снабжал его заказами один выгоднее другого. Новая опера для Королевского театра была, собственно, первым и главным из этих заказов. До поры до времени все шло превосходно — либреттист Карло Франческо Бадини свою работу сделал, Гайдн планомерно и с очевидным удовольствием принялся за свою, успев, по-видимому, полностью определиться с исполнительским составом. Но хотя опера была закончена в срок и композитор уже начал репетиции, премьера по совершенно посторонним причинам не состоялась. Гайдн в полном созвучии со вторым названием свой оперы отнесся к этому философски (благо солидный гонорар ему выплатили вперед) и больше не пытался протолкнуть своего "Орфея" на сцену.
Вряд ли у него были причины быть собой недовольным — эта неудачливая "Душа философа", возможно, высшее достижение Гайдна в оперной музыке. Иные страницы просто поразительны; тех, кто гайдновскую музыку представляет себе как сплошное жизнерадостно-благодушное тра-ля-ля, наверняка особенно впечатлят неподдельная жуть, ярость и надрыв, которым в опере находится место. И уж особенно странно смотрится гайдновский опус рядом с другой, куда более знаменитой классицистской оперой на сходный сюжет — "Орфеем и Эвридикой" Глюка. Глюк и его либреттист Кальцабиджи миф об Орфее превращают в непоколебимо оптимистичную историю с вопиюще счастливым концом, и даже посреди страданий герои все-таки сохраняют что-то франтовское. У Гайдна--Бадини всему этому отвечает не то чтобы веризм: по драматургии (что текстовой, что музыкальной) отчетливо "номерная" опера Гайдна по сравнению с реформаторской оперой Глюка кажется даже старомодной, напоминающей почтенные позднебарочные оперы seria. Но зато в "Орфее и Эвридике" Гайдна в отличие от Глюка на сцене гораздо чаще происходит нечто в высшей степени драматичное. Опера начинается, например, с того, что Эвридика убегает из дворца царя Креонта, своего отца, и сразу оказывается в мрачном лесу, где на нее нападают зловещие дикари. В дальнейшем ее пытается похитить посланник ее нелюбимого жениха Аридея, она опять убегает и наступает при этом на змею, которая немедленно делает свое предписанное мифом ядовитое дело. Есть, конечно, и бессобытийные эпизоды — морализирующие либо скорбящие хоры или же несколько резонерские беседы Орфея с царем Креонтом. Но нисхождение в Аид снова обрисовано с предсказуемой насыщенностью, тут и фурии, и сам Плутон, и некий Гений, выступающий в роли проводника главного героя. Долго радоваться воссоединившимся влюбленным не приходится, а потом безутешного Орфея настигают вакханки, которые сначала коварно дают певцу вместо вина чашу с ядом, а затем заходятся в демонической пляске. Но тут поднимается буря, река Лета выходит из берегов, и кровожадные приспешники Вакха тонут, исполняя душераздирающий финальный хор.
Какие вакханки в преисподней, как там может разливаться Лета — неясно; в "Орфее и Эвридике" вообще много того, что выглядит несообразным. Например, то, что самая феерическая сопрановая aria di bravura поручена не главной героине (хотя хорошей музыки у нее в принципе хватает), а вроде бы служебному Гению. Эти странности и причуды немного напоминают странности и причуды моцартовской "Волшебной флейты", сочинявшейся, кстати, ровно в то же время. Отчего некоторые исследователи даже считают, что и в "Орфее и Эвридике" Гайдна тоже есть какой-то подтекст не для всех — если не масонский, то хотя бы философический, не случайно же у оперы есть многозначительное второе название. Впрочем, как "Волшебной флейте" ее загадки не мешают быть превосходной оперой, так и "Душа философа" все равно остается редким по силе и эффектности произведением — в чем у москвичей теперь будут все возможности убедиться. Трудно найти у нас интерпретатора, который казался бы более подходящим для этой музыки, чем Теодор Курентзис, который и будет представлять гайдновскую оперу во главе своего оркестра Musica Aeterna. Сугубо ответственная в случае "Орфея и Эвридики" хоровая партия поручена новосибирскому же хору New Siberian Singers, а солисты, что уже стало добрым обыкновением, выписаны из-за границы. Партию Креонта споет эстонский баритон Дэвид Кимберг, партию Орфея — перспективный британский тенор "старинного" профиля Эд Лайон. Ну а Эвридику будет петь любимица что маэстро Курентзиса, что столичной публики панкующая немецкая примадонна Симона Кермес. И она же по заведенной еще Джоан Сазерленд традиции получит возможность сверкнуть колоратурой в партии Гения.
Концертный зал им. П. И. Чайковского, 23 января (19.00)