Завтра в Театре оперетты завершаются гастроли американского театра танца MOMIX, организованные агентством "Ардани". Назвать создателя MOMIX Мозеса Пендлтона выдающимся хореографом можно лишь с оговорками. Мощь Пендлтона — не в остроте танцевальной идеи, а в умении придумать конкретный жест, эффектную позу, трюк — и превратить свою выдумку в блестящий номер. Мозес Пендлтон не создал стиля, но он — автор ряда выразительных и необыкновенных зрелищ.
Спектакль "Страсть", привезенный в Москву, сочинен Пендлтоном на музыку Питера Гэбриэла (Peter Gabriel — Passion, Virgin Records, 1989) и состоит из двадцати одного номера, от полутора до семи с половиной минут длиной. Музыка, естественно, звучит в записи: сам Гэбриэл играет в основном на клавишных (Prophet 5, Akai S 500, пианино), а его партнеры — на таких экзотических инструментах, как двойная скрипка оригинальной конструкции (Лакшминараяна Шанкар), аргульская волынка, кеманча, армянский и курдский дудуки, марокканские ударные и т. д. Позволяя как следует вслушаться в диковинные звучания, Гэбриэл иногда вводит музыку в привычное русло арт-рока. Странные незнакомцы в его сочинении говорят о том, что известно каждому — с сильным, но не затрудняющим понимание акцентом. О том, что passion — она и в Африке passion: высшая ценность, вожделенная цельность, видовая цель человечества и лейт-тема бытия. Мозесу Пендлтону эта музыка дала замечательный повод проявить свою изобретательность, не боясь показаться избыточно экстравагантным.
Спектакль патетичен и по замыслу прост. Речь идет о свойствах страсти — и в рецензию неумолимо напрашивается цитата из Бориса Пастернака, исчерпывающе объясняющая сюжет, придуманный американским хореографом. Трудно предположить, что стихотворение "Во всем мне хочется дойти..." (1956) Пендлтону знакомо, однако логика действия в спектакле — точно та же. Режиссер работает исключительно с фронтальными мизансценами: каждый эпизод — словно отдельная строка в поэтическом тексте, горизонталь растущего смысла. Первая тема — рождение жеста, первые трепеты и кружения чувств, подлежащих разгадке; далее следуют образцы случайных движений страсти — частные эпизоды, яркие примеры. Постепенно они складываются в общий узор, в надличностную формулу "страсти как таковой" — и в финале спектакля пластиковые шесты, согнутые руками танцовщиков, замирают в воздухе как абсолютно точная рифма к пастернаковскому "тугому луку". Натянутая тетива — самый емкий и самый древний из литературных символов страсти.
В спектакле Пендлтона страсть, это стоит подчеркнуть особо, почти не связана с вожделением (недаром музыка Гэбриэла была написана для фильма Скорсезе "Последнее искушение Христа"). Действие завораживает, но не заражает. Труппа MOMIX разыгрывает свои этюды за "четвертой стеной", поглощающей излучения плоти — за прозрачным экраном, разделяющим сцену и зал. На экране чередуются, друг в друга вплывая, слайд-проекции: человеческий мозг, цветок подсолнуха, солдаты в пилотках, нагое тело, фрагмент фрески, силуэт зиккурата... Искусно играя светом, Мозес Пендлтон совмещает позы артистов с этими изображениями (чтобы игра получилась в Театре оперетты, на пульт осветителя потребовалось вывести сто шестьдесят дополнительных прожекторов, размещенных по краям сцены). Между танцами безымянных персонажей "Страсти" и графическими образами нет прямых связей, даже ассоциативные достаточно произвольны. Пендлтон вписывает человеческие тела в принципиально бесстрастный, довольно равнодушный к человеку и по своим законам живущий мир — но иногда танцевальное движение вдруг преображает, взрывает изнутри графическую композицию. Страсть не правит миром, а иногда ослепительно вспыхивает в нем, озаряет его: так, видимо, надлежит понимать режиссерскую концепцию.
В труппе MOMIX, по существу, нет солистов. Права на индивидуальное самовыражение лишена даже яркая и экспрессивная танцовщица Синтия Куин, жена Пендлтона. Притягивают внимание и запоминаются не живые люди, а продуманные комбинации жестов. В спектакле Пендлтона человек — не герой и не жертва, но всего лишь носитель passion: собственного значения он не имеет.
Хореографические миниатюры Пендлтона трудно описать и еще труднее, зачастую, осмыслить. Главное для режиссера — непосредственный визуальный эффект. Спектакль MOMIX похож на сновидение, исполненное красоты и тайного смысла лишь пока оно длится, проснувшемуся в наследство остается путаница бледных образов — и невозможно объяснить себе самому, чем они были так прекрасны?
Впрочем именно то же самое можно сказать и о прошедшей страсти.
АЛЕКСАНДР Ъ-СОКОЛЯНСКИЙ