Завтра закроется 48-й Каннский фестиваль. Показаны почти все конкурсные фильмы. Независимо от того, какой именно будет признан лучшим, уже видны тенденции, определяющие лицо мирового кино в год его 100-летия. Сообщает АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
Это можно как нигде почувствовать в Канне — вероятно, последнем месте на земле, где пульс кинематографа бьется не только в коммерческих сделках, но и в столкновении художественных идей, вкусов, типов киномышления. И все это — при огромном скоплении публики, заполняющей с утра до глубокой ночи десятки кинозалов и набережную Круазетт. Над городом летают самолеты с рекламой, а у гостиниц Carlton и Martinez не иссякает толпа, жаждущая лицезреть выезд звезд, главная из которых — Шарон Стоун — станет героиней закрытия.
Каннский марафон обладает еще одним удивительным свойством. В течение десяти дней журналисты в кулуарах только и делали, что ругали организацию фестиваля и его программу. Но к концу вдруг стало понятно, что здесь представлено все лучшее и самое важное из созданного в кино — и представлено в немыслимой концентрации. Именно эта концентрация не дает поначалу найти точку обзора, позволяющую охватить процесс. Но в итоге он сам вырисовывается перед глазами.
Фильмом, утверждающим ценность кино как культурного развлечения, стало "Безумие короля Георга" англичанина Николаса Нитнера. В добрых старых традициях рассказан анекдот из семейных преданий британских королей. Картина с самого начала была ориентирована на большой прокат. Изначально она называлась "Безумие Георга III", но молодежь могла быть введена в заблуждение и не пойти на фильм, пока она не увидела "Безумие I" и "Безумие II".
Молодежь и сама подарила кинематографу немало волнующих сюжетов. Помимо американских "Деток", ее проблемах посвящены два из трех конкурсных французских фильмов. Проблемы не новы — наркотики, военная служба, столкновение с полицией и, конечно, СПИД, ставший во Франции национальным бедствием. "Не забудь, что я умру" (Ксавье Бевуа) дает полный комплект этих проблем и был бы не более чем "актуалкой", если бы не искреннее, прочувственное исполнение главной роли самими режиссером.
Молодое социологическое кино соседствует со старым метафизическим. Почти ровесник "десятой музы", португалец Мануэль ди Оливейра показал "Монастырь" — мрачную ироническую притчу о кознях дьявола. Пособницей дьявола выступает Катрин Денев, а игрушкой в его руках — Джон Малкович. За кадром же, озвученным музыкой Софьи Губайдулиной, маячат тени Гете и Шекспира — последний, судя по высказанной в фильме гипотезе, возможно, был испанцем. Денев, надевшая на пресс-конференцию черный "вдовий" костюм от Сен-Лорана, сравнила Оливейру с Бунюэлем. Похоже, однако, что время подобного стиля необратимо уходит в прошлое.
Возвращаются же мода на политику и культ старого кино. Первая лежит в основе успеха "Земли и Свободы" (Кен Лоуч уже получил предложение поставить свой следующий фильм в Голливуде). А "Эд Вуд" Тима Бартона обращает внимание на историю голливудского кича, которая актуализируется в сегодняшнем кино. Оба фильма имеют серьезные шансы на награды.
Но, пожалуй, главной темой Каннского фестиваля стали Балканы. Монстры войны, роковые проклятья истории населяют мир фильмов Тео Ангелопулоса "Взгляд Улисса" и Эмира Кустурицы "Подполье". Эти трехчасовые тяжеловесные саги пронизаны мифологическими мотивами и тоже отдают дань старому кино — ностальгическую или ироническую. Холодный интеллектуализм Ангелопулоса контрастирует с анархическим темпераментом Кустурицы. Если бы их соединить, вероятно, получился бы идеальный фильм. Но и поодиночке они были встречены с немалым энтузиазмом.
Не иссякла и "линия Тарантино": она представлена внеконкурсным фильмом Роберто Родригеса "Отчаянный", который уже стал культовым для многих фанов.
Наше новое кино представлено прошедшим в "Особом взгляде" фильмом Ивана Дыховичного "Музыка для декабря", а старое — лентой Тарковского и Тонино Гуэрры "Время путешествия".
В Канне цветут все цветы. Но лишь один окажется на "Золотой пальмовой ветви", шелест которой уже явственно слышен.