Каждый год в мае операманы штурмуют крохотный театр An der Wien, история которого началась c первого исполнения бетховенской оперы "Фиделио". Сейчас это главная театральная площадка одного из крупнейших европейских фестивалей Wiener Festwochen, собирающего всех гигантов театрального и музыкального мира.
На Wiener Festwochen показывали спектакли Брук и Стрелер, дирижировали Аббадо и Кляйбер. Но главное, чем славится детище интенданта фестиваля Клауса Бахлера, — современный подход к репертуару и режиссуре. В этом году свои театральные опыты на фестивале представляют Ханс Нойенфельс, Патрис Шеро, Ариана Мнушкин. "Мамаша Кураж и ее дети" Брехта появится в постановке Жерома Савари, "Братьев и сестер" Федора Абрамова играет труппа Льва Додина. Совместными усилиями фестиваля и Венской Staatsoper подготовлена премьера оперы "Стены", написанной румынкой Адрианой Хельшки на сюжет Жана Жене. В зале Konzerthaus идет программа Krieg und Music, где в концертном исполнении прозвучат две оперы — "День мира" Рихарда Штрауса и "Война и мир" Сергея Прокофьева. Через Wiener Festwochen проходит маршрут мирового юбилейного турне Пьера Булеза; к этому можно добавить и многое другое — от Девятой симфонии Бетховена до концерта Элтона Джона на открытом воздухе. Однако центральным событием фестиваля, анонсированном прессой еще задолго до его открытия, стала постановка на сцене театра An der Wien последней оперы Йозефа Гайдна — L`anima del filosofo ossia Orfeo ed Euridice ("Душа философа, или Орфей и Эвридика").
Орфея принято трактовать как Художника, способного своим искусством отворить врата Ада и спасти Эвридику от чудовищ. В постановке Юргена Флимма, руководителя гамбургского театра "Талия", эти чудовища напоминают каннибалов, которые, впервые услышав музыку, замирают, навсегда попав в плен звуков кифары. Но обретя Эвридику, разве может Орфей, этот неприспособленный к жизни декадент, сохранить ее? Смерть Эвридики, чистой и прекрасной половины души Орфея, приводит певца к молчанию. Он лишь анемично отвечает на призывы книжника Креонта найти спасение в философии. Декорации и костюмы царства философов и художников сделаны с почти кинической лаконичностью (сценография Георгия Цыпина, костюмы Флоранс фон Геркан) — строгая серая коробка, античный хор в масках, тянущий непомерно длинные руки из окон трехъярусных конструкций. Но вот начинается путь в царство Плутона, и помост взмывает в небеса, обнажая грязную и корявую изнанку. По залитой водой сцене шлепают фурии в кожаных хламидах: их вой в сочетании с плеском воды и шумом настоящего дождя заставляет содрогнуться, напомнив об экстатических сборищах поклонников масскультуры.
Юрген Флимм сделал из оперы Гайдна философскую притчу, насыщенную символами. Европейцам, рефлектирующим о судьбах культуры на пороге XXI века, они должны быть хорошо понятны. Ведомый посланцем Чистого Разума, Орфей находит в этом кошмаре Эвридику. Его душа воспаряет в небеса, он опять поет. Но счастливого финала, подобно пасторальному апофеозу в одноименном творении Глюка, здесь быть не может. Орфей снова потеряет Эвридику, растратит по пустякам свой талант. Его возвращение на землю ознаменовано встречей с вакханками, явно сбежавшими с улицы красных фонарей. Наслаждение жизнью — последнее испытание для Орфея: вино становится для него ядом. Вслед за Художником умирает бездуховный мир, а жадные вакханки, услышав грохот надвигающегося конца света, тщетно пытаются вырваться из замкнутого пространства сцены. Европейская культура рушится — в спектакле Юргена Флимма.
Впервые "Орфей" Гайдна был поставлен через сто шестьдесят лет после смерти композитора с участием Марии Каллас. Ныне внимание публики обращено к Чечилии Бартоли (Эвридика), молодой суперзвезде, уже выпустившей множество записей и заслужившей восторги критики. Ее сценический талант обнаруживается в достоверности и естественности каждого жеста (которые остаются при ней даже тогда, когда певицу по-настоящему закапывают в бурый песок), а сам процесс вокализации она умеет наделить такой чувственностью, которая присуща только искусству настоящих итальянских примадонн. Голос Бартоли, технически подвижный, между тем далек от совершенства — маленький, с некрасивым "пустым" нижним регистром, он иногда теряется даже на "игрушечной" сцене театра An der Wien. Трудно поверить, что из нее получится россиниевский эталон a la Мэрилин Хорн, но в операх Моцарта и композиторов этой эпохи ей скоро не будет равных.
Не всеми в зале был воспринят жесткий спектакль Флимма, зато дирижер Николаус Арнонкур, осуществивший руководство музыкальной частью, и его ансамбль старинной музыки Concentus musicus снискали традиционный успех. Каждое выступление Арнонкура лишний раз доказывает, что аутентичное исполнение не есть просто игра на старинных инструментах. В стилистической выверенности концепций опытного мастера можно было убедиться и в "Концертхаузе", где он дирижировал "Любовными и военными мадригалами" Клаудио Монтеверди. Венские критики, искавшие все эти годы преемника Караяну, единогласно признали им Арнонкура. Его интерпретации барокко и классики стали такими же непревзойденными образцами, как и знаменитые караяновские версии симфоний Брукнера и Малера. Судьба Орфея его не постигла. Сегодня уже ни у кого нет сомнений в том, что Николаус Арнонкур — дирижер, которому удалось изменить сознание музыкального мира.
ВАДИМ Ъ-ЖУРАВЛЕВ