Премьера театр
В Париже на главной сцене Франции состоялась премьера новой версии пьесы Пьера Корнеля "Комическая иллюзия". Поставил спектакль в Comedie Francaise иностранец — болгарский режиссер Галин Стоев. РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ смотрел "Комическую иллюзию" и время от времени вспоминал о главных сценах России.
Нельзя сказать, что появление иностранца на афишах Comedie Francaise — событие исключительное. Даже если вспомнить наших соотечественников: в последнее десятилетие здесь ставили Анатолий Васильев, Андрей Смирнов, Петр Фоменко. Что касается "варягов" более молодых, то их приход на главную сцену Франции связан с новой политикой директора театра Мюриэль Майетт: в прошлом сезоне в зале Ришелье дебютировал литовец Оскарас Коршуновас, а теперь и болгарин Галин Стоев, который уже осуществил две постановки на малых сценах Comedie Francaise. В случае с господином Стоевым риск был очевиден, поскольку он выбрал для работы пьесу одного из самых знаменитых французских классиков.
"Комическая иллюзия" — пьеса занятная и странная, ее, казалось бы, очень трудно приладить к реальности. Исходное обстоятельство вроде бы обыденное: отец по имени Придаман ищет своего сына Клиндора, много лет назад покинувшего родной дом. Друг приводит Придамана к пещере волшебника, где разыгрывается театр в театре: отец вдруг видит своего сына и наблюдает за тем, как Клиндор боролся за право соединиться со своей возлюбленной Изабеллой, как попал в тюрьму, как бежал из нее и соединился с девушкой. В последнем действии между героями разгорается неожиданный конфликт на почве ревности, Клиндор погибает — но тут же оживает, потому что финальные сцены оказываются уже театром не в квадрате, а в кубе: сын Придамана, оказывается, стал актером, и его смерть была не более чем игрой. Счастливый отец благодарит волшебника и произносит вдохновенный монолог во славу театра и короля.
Шекспировскую формулу из "Зимней сказки" ("игра и произвол — закон моей природы") вполне можно применить и к пьесе Корнеля. Любой сюжетный произвол "Иллюзии" (именно под таким укороченным названием она опубликована на русском) именно очарованием театральной иллюзии и может быть оправдан. Спектакли по этой пьесе легче всего ставить в жанре "гимн театру" — так и представляешь себе волшебство превращений, игру света, забытье воображаемой реальности. Галин Стоев никаких гимнов театру не слагает. В любом другом месте он и пьесу бы наверняка сократил. Но в Comedie Francaise существует железное правило: если режиссер хочет внести коррективы в классический текст, он должен за два месяца до начала работы подать заявку в так называемый литературный комитет, и его почтенные члены решают, можно вычеркивать святые строчки оригинала или нельзя. Галин Стоев решил, что лучше все-таки смириться с целостностью текста, нежели связываться со строгой комиссией из "дома Мольера".
Вот с чем он смириться не смог, так это с манерой актеров Comedie Francaise произносить классицистические поэтические тексты. В этой сфере комиссии бессильны, да и не нужны — канон словно растворен в атмосфере зала Ришелье. Расина и Корнеля здесь обычно не столько разыгрывают, сколько распевают. В "Комической иллюзии" такого "пения" нет — господин Стоев добился, чтобы Корнель звучал так, как в других театрах звучит современная драматургия: строго и собранно, иногда суховато, немного напряженно, каждым словом нащупывая и проверяя коммуникацию со зрительным залом. Количество актеров режиссер сократил — многие играют по две роли (благо, на это не нужно испрашивать разрешения). Декорацию, можно сказать, тоже "сократил": на окруженной золотом и бархатом сцене художники Саския Лоувард и Катрин Баетен установили функциональный павильон из черных стен. Он не похож ни на что, и в то же время в нем есть все, что нужно для театра,— двери и окна, пространства скрытые, полускрытые и совсем открытые. Любая театральная условность здесь оправдана, и вместе с тем ничего конкретно не обозначено. Можно сыграть любую пьесу, и для Галина Стоева это важно — потому что "Комическая иллюзия", как ни крути, поставлена все равно про театр.
Вот только не очаровывается режиссер театром. Волшебник у него в спектакле похож на постаревшего рокера — недоброго человека, у которого все лучшее в прошлом. И любовь главных героев сыграна так, что с самого начала ясно — ничего хорошего из нее не выйдет. И убийство Клиндора представлено так натурально и жестоко, что веришь в него больше, чем в "воскрешение". И сцена, в которой актеры расходятся после спектакля, так молчалива и грустна, что понятно — не в радость им было представление. И нет счастья во взгляде Придамана, обретшего сына: когда отец смотрит на стоящего в одних трусах Клиндора, читается в его взгляде сомнение — а может быть, было бы лучше, чтобы сын сгинул, чем стал лицедеем.
Взгляд 39-летнего Галина Стоева на театр лишен иллюзий и исполнен разочарования. Но собственно театр он умеет делать отменно — неброско и тонко. Исподволь, музыкой и ритмом, светом и интонациями втягивает режиссер зрителя в нужное настроение и увлекает особенной недоговоренностью сюжета — она не превращается в ложную многозначительность и не выдает недодуманности. Смотришь на сцену: все время кажется — ничего особенного, а потом понимаешь — спектакль тебя не отпускает. И мера ума, и мера вкуса в нем соблюдена, и с вниманием к драматургии сделано, но и без оглядки на каноны. Непонятно одно: почему наши академии таких режиссеров не ищут и не привечают.