Фестиваль музыка
Два вечера подряд в Москве в Зале имени Чайковского выступали солисты, хор и оркестр Мариинского театра. Под управлением Валерия Гергиева питерские артисты представили крупномасштабный оперный гала и сценическое исполнение "Очарованного странника" Родиона Щедрина. Этими событиями открылся традиционный фестиваль "Русская зима". Первый из двух концертов оценивает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Филармоническая "Русская зима", говоря начистоту, в последние годы мало походила на престижный фестиваль — то, что подавалось как мероприятия "Зимы", обычно выглядело просто избранным из пришедшихся на соответствующие месяцы филармонических концертных программ. В этот раз Московская филармония превзошла себя: помимо привычной для московских концертных залов компании отечественных знаменитостей, в рамках "Русской зимы", например, выступит вместе с симфоническим оркестром Фонда Тосканини (Sinfonica Toscanini) прославленный дирижер Лорин Маазель. Гласная причина для такого усердия — юбилей фестиваля, хотя и межеумочный: 45 лет; Мариинский театр этой дате противопоставил свое 225-летие, и вот уже, почитай, готово настроение для открывающих фестиваль концертов. Пускай даже прагматическим поводом для гастролей послужили не только филармонические инициативы, но и необходимость показать в Москве сценическую версию "Очарованного странника" для жюри "Золотой маски".
Оперным гала-концертом Валерий Гергиев как будто извинялся за некоторую сумбурность собственного юбилейного концерта на последнем Пасхальном фестивале. Тот был явно сделан на живую нитку и наспех, зато теперь все было основательно и с размахом. В первом отделении оммаж русской оперной классике — с щедрыми ломтями "Царской невесты" и "Пиковой дамы" (вторая картина целиком), арией Кончака из "Князя Игоря" и монологом достигшего высшей власти Бориса Годунова. Во втором — две европейских оперных глыбы, финал вагнеровского "Парсифаля" (предваряемый вступлением к опере) и третий акт "Отелло" Верди. По хронометражу и по исполнительской сложности вечер вполне тянул на целую оперу, да и по количеству задействованных солистов (13 человек, хотя большинству спеть пришлось всего-то по нескольку фраз) тоже.
Во главе списка этих певцов стояло имя Владимира Галузина: знаменитому тенору поручили и Германа, и Отелло. Увы, он был нездоров, пел тяжело и практически без верхов, на глазах уставая и временами вынужденно переходя на крик — в результате третий акт "Отелло" он буквально еле допел. "Русская" часть в смысле певцов была компетентной и добротной, но не без нареканий по местам. Молодой Алексей Марков, певший Грязного в сценах из "Царской невесты", демонстрировал красивый, звучный баритон, но как будто бы смущался, что приводило к суховатости и вокального, и артистического рисунка. Любаша Кристины Капустинской (тоже входящей в число уверенно восходящих молодых мариинских звезд) вся ушла в лирику: ее чистому меццо не хватало красок и насыщенности. Монолог Бориса у Евгения Никитина прозвучал неряшливо, с пустоватыми низами, зато со всяческим театром — спев на мучительном слезном пиано последние слова, певец не забыл перекреститься (тремя перстами, что характерно). Во фрагменте "Пиковой дамы" выделялась приятнейшая Лиза Наталии Тимченко, исполненная с нежной и аккуратной музыкальностью. А Кончак в превосходном исполнении Михаила Петренко совсем неожиданно явился скорее уж не степным кочевником, а почти мефистофельским персонажем, элегантным, ясным, точным, насмешливо-хитрым.
В завершавшем концерт "Отелло" окружающие бушующего главного героя певцы все-таки явно смотрелись фигурами второго плана, даже несмотря на вокальное недомогание Владимира Галузина,— но это был очень приличный второй план. У Виктории Ястребовой, певшей Дездемону, было не так уж много реплик, но их хватило для впечатления, что партия ей может очень удаться, да и тот же Алексей Марков для концерта был вполне убедительным Яго. В "Парсифале" Амфортаса пел Евгений Никитин, а самого Парсифаля — один из заслуженных драматических теноров Маринки, Алексей Стеблянко. Оба провели отчаянно требовательную сцену довольно ровно, у Евгения Никитина на этот раз страдания героя отзывались более содержательной вокальной работой, звук был полный, округлый, и даже немецкоязычная артикуляция была тщательно выделанной. У Алексея Стеблянко, несмотря на проступающую возрастную окраску, подобающий металл в голосе был, хотя и несколько патинированный.
И все же, при всех достоинствах парадирующих солистов, становилось жаль, что в программе было так мало чисто оркестровых номеров. Подробно, рельефно и красочно отыграв "русское" отделение, во втором оркестр шагнул заметно выше. Даже поразительно, что Верди, жесткому, всклокоченному, буквально нокаутирующему слушателя экстремальностью чувства, предшествовал "Парсифаль" с его вершинами духа и разреженной атмосферой священнодействия. Мнимая легкость, с которой оркестр переключался между почти что взаимоисключающими стилями (а казалось, что и между разными уровнями мышления тоже), впечатлила в конце концов едва ли не более, чем невзгоды выводимых при этом оперных героев.