Надо сразу сказать: чтобы добраться до Москвы, Карлу Лагерфельду не пришлось заказывать билеты и бронировать гостиницу в столице нашей родины. Официальный визит в Россию снова откладывается на неопределенный срок. Да и состоится ли он когда-нибудь? Сам Лагерфельд объясняет свою нерешительность незнанием русского. Мол, не могу ехать в страну, языка которой не понимаю. "Я люблю смотреть на другие страны из окна своего замка, выстроенного из фантазий и снов, не опасаясь, что они вдруг обернутся грустными разочарованиями. Россия остается для меня тайной, которую я не устаю разгадывать всю жизнь".
Он говорит готовыми фразами из еще не написанного пресс-релиза. Глаза скрыты непроницаемыми окулярами. Седые, чуть припудренные волосы схвачены сзади узлом и перевязаны черной шелковой ленточкой. Черные кожаные митенки, серебряные кольца, высокий пасторский воротник — канонический look последнего из великих кутюрье нашего времени. Он не меняется. И Chanel не меняется. Точнее, не так! Конечно, меняется. Но внутренняя структура, базовые ценности, философия стиля остаются неизменными. Так завещала Мадемуазель: "Мода проходит, стиль остается".
Все эти годы Лагерфельд с немецким педантизмом выполняет волю великой предшественницы. И даже в том, что сегодня он обращается к "русской теме", тоже есть жест уважения целому периоду в жизни Шанель, может быть, одному из самых главных в истории ее Дома. Она любила русских, ее окружали русские, на нее работали русские. Недолгая связь с великим русским князем Дмитрием Павловичем, несостоявшийся роман с Игорем Стравинским, нежная дружба с Сергеем Дягилевым и Сержем Лифарем — все это не просто страницы ее биографии. Это главные персонажи мифа Шанель, который она сама сочинила на радость будущим биографам и историкам. Что там было правдой, а что — ночным вымыслом одинокой старой женщины, кто уже разберет? Но древняя православная икона — подарок Стравинского — по-прежнему поблескивает золотым окладом на стене в ее исторических апартаментах на Rue Cambon, 31. Сохранились и костюмы, которые она делала к балету дягилевской труппы "Голубой экспресс",— эта черно-белая пляжно-спортивная униформа, опередившая моду на целое десятилетие. Есть и множество фотографий с великим князем Дмитрием Павловичем, где они оба выглядят как персонажи какого-нибудь романа 20-х годов про "потерянное поколение". Молодая, худая, жгучая, стриженная под мальчика, с жесткими ключицами и локтями Шанель — и prince--рыбий глаз, с зализанными залысинами, породистым профилем, безупречно-белоснежным фрачным пластроном и безвольным пухлым ртом. Упадок и драйв, новый шик и вкус к былой роскоши, славянский размах и западный практицизм — все сошлось тогда в красивой истории любви французской простолюдинки и русского князя, "новой женщины" и "старого" аристократа, который на самом деле был моложе ее на целых одиннадцать лет и которого она переживет на целую жизнь.
Обычно женщины любят надевать вещи своих возлюбленных. Шанель тоже каждый свой роман начинала с бесцеремонной ревизии гардероба мужчины, которого любила, в поисках вещей, подходящих для ее новых коллекций. Так она в свое время реквизировала жокейскую униформу и нижнее трикотажное белье у Боя Кейпела — любви всей ее жизни. Так легко присвоит твидовые пиджаки для охоты на перепелок и шотландские пуловеры герцога Вестминстерского, за которого собиралась, но не вышла замуж в начале 30-х. В гардеробе у Дмитрия Павловича Шанель "присмотрит" русскую рубаху-косоворотку, сделав ее главным хитом своей "русской коллекции". Не обойдет она своим вниманием и великокняжеские мундиры, ставшие прообразом ее классического буклированного пиджака "Шанель", отделанного галунами и шнуром наподобие гусарских ментиков. Все шло в дело, ничего не пропадало у предприимчивой, умной хозяйки.
Из всех этих фамильных богатств для своей коллекции "Париж--Москва" Карл Лагерфельд возьмет на первый взгляд немного — будут и классические пиджаки, богато отделанные кантом, и свитера-косоворотки, и много ослепительно-избыточного, роскошного бижу, напоминающего своим декором царские сокровища Оружейной палаты. Но будет и много другого, чего у самой Шанель никогда не было,— например, какого-то невиданного торжества красного цвета. На привычном нейтральном фоне череда алых кардиганов, коктейльных платьев и классических костюмов "Шанель" смотрелись огненными всполохами на ночном небе. В какой-то момент Лагерфельд, похоже, даже решил, что с красным он переборщил ("Я бы не хотел, чтобы меня путали с Валентино",— насмешливо заявил он), и поспешил утопить его в сине-серо-черной гамме, причудливо соединив супрематизм Малевича с ностальгическими реминисценциями Бенуа и Бакста.
Будет и много меха, которым Мадемуазель старалась не особенно злоупотреблять, но так любила носить. И вовсе не из страха перед "зелеными", которых в ее время и не было, а чисто из практических соображений: женщина, закутанная в меха, легко может превратиться в бесформенный куль. Мех требует осанки, роста, гордой шеи, ну и желательно хотя бы легкого намека на мороз или прохладу. Во всем должен быть какой-то смысл! Но русская коллекция Лагерфельда тем и хороша, что придумана им как бы вопреки всем политкорректным установкам и привычным соображениям. Ну и конечно, обувь. Вы когда-нибудь видели каблуки в виде куполов? И я тоже нет! Наверное, это самая спорная и, безусловно, самая эффектная деталь новой коллекции, которая бросилась в глаза всем модным критикам, не преминувшим поинтересоваться у русских гостей: не оскорбляет ли это их чувства? Выяснилось, что не оскорбляет. И даже наоборот, пробуждает новый прилив патриотизма. Вот, мол, и Шанель теперь нарядилась в кокошники, телогрейки и шубки. Значит, дела у русских не так уж и плохи! Значит, нам по-прежнему рады на Rue Cambon. И аромат знаменитых духов "Русская кожа" все так же волнует и манит, как восемьдесят пять лет назад.
Да и сам показ, прошедший в старом парижском театре Ranelagh, стилизованный под эмигрантский ресторан 20-х годов, под русский оркестр, под песни Петра Лещенко, под шампанское и канапе из черного хлеба, всей своей атмосферой, совсем не пафосной, не чопорной, не парижской, настраивал на какой-то возвышенно-насмешливый тон. Это как в последних актах чеховских пьес, где герои из последних сил хорохорятся, пытаясь поддержать друг друга: "Музыка играет так весело... Мы отдохнем, мы увидим небо в алмазах... Если бы знать, если бы знать..."