В этом номере мы помещаем стихотворные переводы, которые сделаны современными авторами - и написаны на том же языке, на котором пишется современная русская поэзия,- то есть на непрерывно обновляющемся языке.
Уоллес Стивенс (1879-1955), американский поэт
Пер. Алексея Цветкова (р. 1947)
Весь дом был тих, спокоен был весь мир.
Читатель книгой стал, и летом ночь
Была себя осознающей книгой.
Весь дом был тих, спокоен был весь мир.
Слова звучали, словно книги нет,
Пока читатель льнул к странице, жарко
Желая льнуть, желая быть ученым,
Кому покорна книга и кому
Ночь летом точно совершенство мысли.
Весь дом был тих, как подобает дому,
Тишь стала частью смысла и ума,
Вратами совершенства вглубь страницы.
Спокоен мир, в спокойном мире правда,
Сама, без привнесенного значенья,
Спокойна, словно летом ночь, сама —
Читатель, льнущий ночью, там читая.
1923
(Публикуется впервые)
О простом существовании
Пальма на краю сознания,
За гранью мысли, высится
В бронзовых узорах.
Златоперая птица
Поет на пальме, без человечьего смысла,
Без человечьего чувства, чужую песню.
И ты понимаешь, что не разум
Делает нас счастливыми или несчастными.
Птица поет. Ее перья сияют.
Пальма стоит на краю пространства.
Ветер медленно движется в ветвях.
Огнепестрые перья птицы никнут ниже.
1954
(Публикуется впервые)
Юлиан Тувим (1894-1953), польский поэт
Пер. Александра Пивинского (р. 1965)
Так смерть в себе разжечь, как я!
Холодный блеск ее встречая,
Средь шума солнечного дня
Иного мира пить молчанье.
Так двигаться в печальный пункт,
Где вечность сонная нахлынет,
Где синяя дрожит пустыня
И тает поминутно грунт.
От недостатка слов людских
Свой труд воспринимать как искус,
Из пепла сотворить гибискус,
Сдавив терпения тиски.
1931
(Публикуется впервые)
Тарас Шевченко (1814-1961), украинский поэт
Пер. Александра Тимофеевского (р. 1933)
***
И небо немыто, и заспано море,
И словно пьяненький поник
Вдали над берегом тростник,
Без ветра гнется — горе, горе.
И долго буду я во тьме,
В моей незамкнутой тюрьме,
Что над никчемным этим морем,
Томиться, ждать? Не говорит,
Молчит, сама едва жива,
В степи пожухлая трава.
Не хочет правду мне сказать,
А больше негде мне узнать.
1848
(Публикуется впервые)
Пауль Целан (1920-1970), немецкий поэт
Пер. Анны Глазовой (р. 1973)
Говори и ты
Говори и ты,
говори, последний,
скажи свой сказ.
Говори —
но не отделяй "нет" от "да".
Одели свой сказ смыслом:
одели его тенью.
Одели его долею тени,
столько тени,
сколько видишь разделено между
полночью и полуднем и полночью.
Оглядись:
смотри, все вокруг оживает —
Со смертью! И живо!
Истинно говорит, кто тень говорит.
Но место, где ты стоишь, сокращается:
И куда теперь, о лишенный тени, куда?
Поднимайся. Нащупывай путь вверх.
Ты стал уже, тебя не узнать, ты стал тоньше!
Тоньше: та нить,
по которой хочет спуститься звезда:
чтобы там внизу плыть, там внизу,
где видит свой отблеск: в истоньшении
блуждающих слов.
1954
(Публикуется впервые)
Псалом
Кто нас вылепит снова из земли и из глины — никто,
отпоет наш прах.
Никто.
Хвала тебе наша, никто.
Для тебя мы
станем цвести.
Прямо напротив
тебя.
Ничто
были, есть мы и будем,
и будем цвести:
ничему, ни-
кому роза.
пестиком души светлей,
и пустынною тычинкой,
с венчиком багровым
от пурпурного слова, слово мы пели
над, о над
терном.
1961
(Впервые опубликовано в журнале "Комментарии" 21, 2001)
Харт Крейн (1899-1932), американский поэт
Пер. Михаила Еремина (р. 1937)
Странствия
I
Вперегонки с барашками прибоя
Гоняют мальчуганы, и швыряются песком
Друг в друга, и высвобождают раковины
Из пересохшей тины — беззаботны,
Неугомонны, в блестках брызг.
А солнце, вторя крикам детворы,
Пускает стрелы в пену гребней, но буруны
Отбрасывают их, ворча, на берег. Будь услышан,
Я мог бы их предостеречь: "Эй, малышня,
Играйте с мокрым псом, отыскивайте
Окатыши, отбеленные вечными стихиями,
Но есть предел, за коим лону вод
И ласковым наперсным водорослям
Не вздумайте доверить ваши гибкие тела —
Коварна и безжалостна морская бездна".
II
— И такова гримаса вечности,
Безбрежных вод, подвластных всем ветрам;
Раскинута парча золотных волн,
А гибкие подлунные ундины
Хохочут, потешаясь над любовью.
Зловещи завывания Стихии
Над белопенными волютами,
Терзая слух, вселяют ужас в души;
Смешение добра и зла подобно
Коварной нежности любовных уз.
Звонят колокола Сан-Сальвадора
Над зыбью отмелей, расцвеченных
Шафрановою россыпью созвездий.
О Ваша Щедрость! Темных сил Стихия! —
Бездушная пучина древних чар.
По мановению ее плеча
Прилив с ладони берега стекает.
Успей прочесть посланье волн, пока
Не сгинут в бездне грезы, страхи, страсть,
Как тот цветок, что унесен Стихией.
Не посягай, о Просвещенный век,
На души. О мелодии Карибов!
На суше да помянут отошедших
В подводный мир — в его глубинах тайных
Морские твари прозревают рай.
III
Родством нежнее кровного повязаны
С тобой, которая исходит светом
Нисшедшей, величаемой бурунами,
Небесной плоти в лоно вод, а волны
Как тропы странствий разбегаются
Передо мною по безбрежному простору.
Враждебной к чужаку тесниной,
Где зыбки капители вихревых колонн
И где по воле волн звезда ласкает
Звезду и мечутся лучи, пройдя,
Почувствовать твое предштормовое
Дыханье!
Но под гребнями бурунов —
Не гибель, а пучина одиночества,
Над бездною звучат не погребальные,
А перевоплощенные распевы.
Позволь мне плыть, любовь, к тебе в тебе...
IV
Не выпадали счастья считанные дни
Нигде мне как ни в окоеме океана,
Когда над бездною вращали бездну крылья,
И мне ль не знать, что замкнут круг (над пальмами
Лагуны неизменный альбатрос), но суетные
Водовороты преодолевая, вечное
Течение любви, я верю, вынесет к тебе.
А если бы навязчивые ароматы
И неизбывное влечение однажды,
Как обещали и глаза и губы, въяве
Свели нас вновь в обетованной гавани
Того заветного июньского расцвета,—
Смогли б вернуть мы к новой жизни стебли
Соцветий и свирелей после роковых,
Столь гибельных приливов и отливов?
В словесной зашифрованности истинного
Единокровные отроги рифа из миражей
Моих предчувствий выступают, полночью
Объята грудь залива и открыта
Для недосказанного и хранимого
Моею памятью все годы одиночества
Среди безбрежной зоркой синевы —
В том изречении заключена разгадка,
Что есть ладья любви и весел лепестки.
V
Оцепеневшая в кромешной полночи,
Смиренная под леденящей белизной,
Обманчивая, словно лезвие,—
Оттенена тяжелым небом бухта.
— А кажется такою безобидною!
Бегучая оснастка наших сновидений
Пестрит лоскутными воспоминаниями
Бесстрастных звезд... Опутаны мы светом
Луны, глухой к словам. Ни слезы, ни угрозы
Не одолеют силу притяжения — подвластны
Луне приливы, и отливы, и любовь,
И разочарование...
Ты говоришь мне:
"Управы на нее в подлунном мире нет!"
Но оба знаем, что не стоит уповать
И на могущество небес, которые
Песчинкам быстротечных жизней счет ведут.
"А в остальном несведущие!" Нет ничего
На всех твоих блистательных покровах
Напоминающего дерзкое пиратство.
Смирись и ты отныне с одиночеством.
Не знаю, что за призраки тебя тревожат,
Какие неизбывные виденья, но
Смирись, оставив снам желанный путь домой.
VI
Там замок, леденяще величав,
Встает в тумане перед мореходом
И проявляют неуемный нрав
Течения под чуждым небосводом,
Навязчивый, как раковины зов,
Прибой, выплескиваясь вал за валом
На мыс из трюма огненной зари,
Дробится, растекается по скалам,
Буруны, что вздымались к небесам,
До зыби утихают в бухте — темный
Покинутый командою корабль
Глаза мне застит — странник Твой бездомный
И безымянный, вправе ль я роптать
На то, что бездна поглощает имя
Пророка, но разносится помин
Царю волнами пенными Твоими? —
Сирокко, дань собрав, сникает, день
На убыль поворачивает вскоре;
Нависший клиф, обвисший кливер — здесь
Свои законы всем диктует море,—
А в штиль и красным словом не увлечь
Богиню, но, хотя уста безмолвны,
Загадочной улыбкою она
Не даст забыть про штормовые волны,—
Выдерживая курс на Бэлла-Айл,
Пройти под радугою с верой в чудо,
И откликом на "Весла враз суши!"
Возникнет белый остров ниоткуда.
Не вещее ли Слово дарит жизнь
Растениям в расселинах утесов? —
Оно же, как непонятый ответ,
И порождает череду вопросов.
1925
(Впервые опубликовано в журнале "Звезда" 1, 2008)