Иосиф Бродский остается в России едва ли не самым печатаемым современным автором. Начиная с 1986 года его книги выходили в издательствах разных городов, причем среди этих изданий немало пиратских. Суммарный тираж стихов Бродского в России подсчитать невозможно. Только что в издательстве "Независимой газеты" вышел новый том известных стихов нобелевского лауреата, а в #2 "Нового мира" опубликована неизвестная у нас в стране автобиографическая проза поэта под названием "Полторы комнаты", написанная по-английски и впервые опубликованная в США в 1985 году.
При этом Бродского не назовешь чрезмерно плодовитым. Его собрание сочинений, составленное петербургским литературоведом Геннадием Комаровым и осуществленное Пушкинским фондом, которому поэт три года назад передал эксклюзивные права на публикацию его сочинений в России, уложилось в четыре тома, при том что составитель включил туда и документы, и факсимиле черновиков и рисунков, и фотографии, и письма. Бродский из тех поэтов, которых любители могут знать наизусть целиком, от самых ранних до недавно написанных стихотворений. В его багаже есть несколько пьес и солидный том эссе, написанных по-английски и опубликованных впервые в США под названием "Меньше чем единица". Новомировская публикация — это один из первых образцов английской прозы Бродского, так сказать, проба сил на новой ниве.
Впрочем, первой попыткой этого рода было эссе "Ленинград", написанное по-русски, но переведенное на английский самим автором, помещенное в юбилейном сборнике, посвященном сорокалетию поэта. Это редкое издание вышло по-русски в Нью-Йорке в 1981 году, причем в его подготовке принимали участие как знаменитые эмигранты — Барышников, Лосев, так и друзья Бродского, остававшиеся в СССР, — скажем, Евгений Рейн. Позже это эссе было перепечатано в одном из российских периодических журналов.
"Полторы комнаты" (по жанру это тоже эссе) — ностальгическое произведение. В нем Бродский пытается популярно растолковать американскому читателю некоторые советские реалии, скажем, объяснить, что такое коммунальная квартира. Это, кажется, не слишком хорошо у него получилось — понятное стремление быть кратким не дало возможности растолковать некоторые кажущиеся нам очевидными вещи. Например, американец никогда не сможет понять, что такое "жилищная норма 9 кв. м на человека". Впрочем, сомнительно, что американцам так уж необходимо это понимать. Когда читаешь эту прозу, не отмеченную особыми достоинствами, ловишь себя не мысли, сколь сложен этнографический жанр даже для такого опытного писателя, как Бродский. Скажем, вот пассаж, вызывающий недоумение: "Семейные люди редко едят вне дома; в России — почти никогда". Поэт то ли забыл о нравах своей родины за годы эмиграции, то ли в попытках быть как можно более популярным допускает сомнительные обобщения: в СССР взрослое мужское население почти поголовно обедало именно вне дома, в столовых (отсюда еще одна норма, когда жена выдавала мужу рубль на день — имелось в виду, что именно на обед). Говоря о своих родителях, Бродский поясняет, почему он пишет по-английски: "Писать о них по-русски значило бы только содействовать их неволе". И дальше: пиши он по-русски, "слова эти не увидели бы света под русским небом. Кто тогда б прочел их? Горстка эмигрантов". Ирония судьбы в том, что эти слова произнесены ровно в тот год, когда советская власть затрещала и начала рушиться, причем первой погибла именно советская цензура.
Другая новинка по-своему замечательна. Культуролог и писатель Петр Вайль составил эту книгу известных стихов Бродского разных лет и назвал ее "Пересеченная местность". Стихи посвящены путешествиям по разным странам и разным городам. Заметим, что в известном смысле каждое стихотворение Бродского можно считать своего рода путешествием: это естественно для поэта, который, задавая самому себе вопрос о том, что он больше всего любит на свете, отвечает: "реки и улицы, длинные вещи жизни". Каждое стихотворение снабжено комментарием составителя, причем замечательно здесь то, что комментатор имел возможность, сам живя в Нью-Йорке, проверить свои догадки, регулярно общаясь с поэтом. Но и этого мало: Вайль записал свои беседы с Бродским, а потом убрал из них собственные реплики и ремарки. Поэтому получилось, что к каждому стихотворению сборника приложен авторский монолог, подчас весьма остроумный. Таким образом сделанная устная проза Бродского кажется даже более занимательной, чем проза, им написанная. Это отнюдь не только обстоятельства изготовления того или иного текста, но импровизации на самые разные темы, прежде всего — мысли о поэзии. Скажем, комментируя собственные "Римские элегии", Бродский говорит о Гете: "Италия его научила естественности... Это стихи, начисто лишенные претензии". Бродский считает их более "подлинными", чем все прочие, за долгую жизнь сочиненные автором "Фауста". Здесь есть рассуждения о римских фонтанах, об американской глубинке, о Темзе в Челси, о Джоне Донне и о том, что такое Балтика для человека, выросшего на карельском перешейке, когда Швеция оказывается для него "страной детства"...
Завершает книгу статья Вайля о поэзии Бродского, тоже пестрящая находками, наблюдениями и догадками. Статья названа "Пространство как время" и посвящена важной стороне поэтики Бродского — умению создавать чеканные формулы даже в пейзажных этюдах. Не будем анализировать эту статью, напомним лишь, что Бродскому принадлежит острота на тему обратного соотношения пространства и времени. Для заключенного в тюремной камере времени оказывается больше пропорционально тому, как сузилось пространство. Согласитесь, это специфически русская теория.
НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ
Иосиф Бродский. "Пересеченная местность". Москва, издательство "Независимой газеты", 1995