У этого тринадцатилетнего мальчика миелодиспластический синдром. Лейкоз, который развивается из такой болезни, особенно трудно поддается лечению. К несчастью, у Андрея нет совместимого родственного донора, и здоровый костный мозг надо искать в международном регистре. Это обойдется в €15 тыс., а госбюджет такой поиск не оплачивает. Как не оплачивает он пока и лекарства, которые сопровождают пересадку чужого мозга.
Ольга, Андрюшина мама, казнит себя: упустила момент, когда у сына проявились первые признаки болезни. В то время дочке было всего три месяца, а родилась она больной. Вот и приходилось Ольге разрываться между Таней, которая лежала в больнице, и Андрюшей, который жаловался на самочувствие и не хотел ходить в школу. Ольга думала, что сын хитрит, даже прикрикнула на него. А он вдруг потерял сознание. Когда сдали анализы, выяснилось, что гемоглобин в крови в четыре раза ниже нормы, и это было признаком лейкоза. Потом выяснилось, что у Андрея пока еще апластическая анемия.
Ольга казнит себя напрасно, болезнь шла к ее сыну постепенно и незаметно. Да и посмотришь на мальчика — ни за что не заподозришь, что болен. Когда я пришел к Ждановым, у Андрея температура была под 39, а он, крепкий и коренастый, улыбался.
— Такой характер,— сказала мне Ольга,— даже когда больно, когда уже слезы в глазах, а он все улыбается.
Сейчас он улыбается, глядя на сестренку, она ему очень нравится.
В марте этого года Андрюшу положили в отделение химиотерапии лейкозов 1-й детской горбольницы Санкт-Петербурга. Тогда очень помог его отец, с которым Ольга в разводе. Именно отец лежал с мальчиком в больнице, а мама занималась малышкой.
— Врачи нам говорили,— вспоминает Ольга,— что апластическую анемию вылечить можно, но все зависит от того, как отреагирует организм. Сначала казалось, что он реагировал хорошо. А потом анализы снова стали плохими, и пошло переливание за переливанием, и врачи сказали, что болезнь перешла в неизлечимый миелодиспластический синдром.
Я осторожно смотрю на Андрея, который здесь же, в комнате, и все слышит. А куда ему деваться? Ольга и двое ее детей-инвалидов живут в маленькой комнате коммунальной, по сути дела, квартиры. В этой квартире сейчас живут десять человек. Андрей никак не реагирует на слово "неизлечимый". То ли не понимает, что это значит, то ли привык.
А может быть, и так: мальчик он довольно взрослый и уже знает, что имеет в виду мама. Она имеет в виду, что Андрея нельзя вылечить обычными средствами. Она знает, что его единственный шанс теперь — это трансплантация гемопоэтических стволовых клеток. Или, как чаще говорят, пересадка чужого здорового костного мозга.
— Тесновато у нас,— говорит Ольга и вдруг улыбается: — Вот только удавчика нам здесь и не хватает.
— Какого удавчика?! — не понимаю я.
— А вы Андрюшу спросите, он у нас змей очень любит, вот и мечтает удавчика завести.
— Да ладно,— отмахивается Андрей,— об удаве давно никто и не говорит. А вот ужа не мешало бы.
Теперь мы беседуем с ним, и выясняется, что любимые предметы у него география и биология. Начиналось с самого обычного пацаньего увлечения динозаврами, а теперь уже есть мысли и о будущем, в котором он видит себя... Тут Андрей никак не может вспомнить слово, и мы вместе определяем, что речь, наверное, идет о палеонтологии, а может быть, даже палеозоологии, науке о вымерших животных. В общем, хочется человеку путешествовать, копать, изучать.
Но сначала надо вырасти. Он и в школу-то с самого марта, как заболел, не ходит. Шесть классов окончил, теперь в седьмом, на домашнем обучении. Уже и друзей растерял. Правда, ему сейчас не очень-то дружить можно: иммунная система после химии в подавленном состоянии. Это значит, что Андрей может болеть от любого чиха. Надо поберечься и к пересадке подойти в хорошей форме.
Если она будет, пересадка.
Родители Андрея уже знают, что почем с такими болезнями. И только разводят руками. Мне немало приходилось разговаривать с родителями тяжелобольных ребятишек, но вы, уверен, даже и без таких разговоров можете хорошо представить себе это состояние отчаяния и бессилия, когда не можешь помочь собственному ребенку. Ему на кого надеяться, как не на маму и папу? Но на кого надеяться им, где найти полтора миллиона рублей?
Ольга по специальности оператор вычислительных машин, когда-то работала в Сбербанке. А вот пошли дети, декреты, болезни — и она давно уже не работает. Ее случай, конечно, не из легких, если учесть, что у младшей, Танечки, все признаки детского церебрального паралича.
— Я верила, что вылечимся еще на стадии апластической анемии, а вот перешло в этот самый синдром,— говорит мне Ольга, и в ее голосе слезы.— И что же дальше будет?
Она задает вопрос, на который ни один врач не ответит, не то что мы с Андрюшей, на которого я опять смотрю с опаской. Андрей о чем-то задумывается, глядя на свой полуигрушечный микроскоп. Я не знаю, о чем он думает. То ли о микроскопе настоящем, то ли как раз о том, что будет дальше, удержится ли его организм на той черте, у которой он стоит, или сорвется в следующий виток болезни, когда все надо будет начинать сначала.