Состоявшийся 23 апреля 1985 пленум ЦК КПСС, возможно, и был историческим в том смысле, что попал в историю, но к осмысленным реформам имел весьма отдаленное отношение.
Апологеты славных перестроечных времен особо критиковали нынешнюю власть за то, что в своей мелкой мстительности она никак не отреагировала на десятилетний юбилей перестройки. Вероятно, апологеты правы, и нынешние властители манкировали юбилеем от нежелания возлагать лавровый венок на голову нелюбимого ими президента Горбачев-фонда. Дрязги вождей их не украшают, эпохальная значимость истекшего десятилетия также очевидна. Однако из этих двух бесспорных суждений еще никак не вытекает всеобще растиражированный третий тезис — апрельский (1985 г.) пленум ЦК КПСС как "дней михаиловых прекрасное начало".
Исторический пленум был необходимым элементом карьеры всякого нового генсека. Исполнив обязанности по захоронению (физическому или политическому) своего предшественника, необходимо формально предстать перед партийным ареопагом в качестве нового хозяина и объявить о начале нового эона. Объявление не должно быть голословным, и поэтому ареопагу надо предъявить новации двух типов — идеологические, вносящие таким образом важный вклад в развитие вечно живого учения, и организационные, сводящиеся к проведению народных починов и актуальных мероприятий. Горбачев в апреле 1985 года исполнил эту обязанность, как исполнили бы ее хоть Гришин, хоть Романов, хоть Соломенцев, улыбнись фортуна им. Придание социализму новой динамики и свежего дыхания было идеологемой столь несвежей и неновой, что и всякий другой новый генсек провозгласил бы ее ex cathedra. Наконец, список конкретных починов если и веял весной, то весьма специфической.
Курс на ускорение означал резкое увеличение государственных расходов на развитие тяжелой промышленности (i. e. ВПК) и, соответственно, дальнейшее понижение и без того нищенского жизненного уровня. Борьба с пьянством и алкоголизмом в смысле финансовом окончательно гробила бюджет, в смысле социально-психологическом означала демонстративный смачный плевок в лицо обывателю, в смысле политическом давала зеленую улицу нацистской — и только нацистской — пропаганде (ибо 95% активистов трезвости почему-то были рьяными приверженцами национал-социализма), наконец, трудно было сделать лучший подарок для уже набиравшей силы организованной преступности. А чтобы и этого не было мало, попутно был объявлен курс на борьбу с нетрудовыми доходами, т. е. на погром кустарей, цеховиков и мелкотоварных семейных с/х производств — тех зачатков малого бизнеса, о неразвитости которого сегодня льется столько слез. Речь действительно шла о наступлении социализма по всему фронту, и не случайно страстные нелюбители рода человеческого типа режиссера Кургиняна испытали в свете решений исторического пленума огромный душевный подъем. Менее понятно, почему приверженцы весны и свободы продолжают считать апрельский пленум исходной точкой благодеяний, а либеральные литераторы в честь пленума так и называли свое объединение — "Апрель".
Конечно, в объективном смысле пленум послужил делу свободы. Когда тотальное наступление социализма по всему фронту захлебнулось, "наш последний и решительный бой" обернулся паническим бегством атакующих, и фронт вообще перестал существовать — вместе с СССР и коммунизмом. К материалам исторического пленума вполне приложимы слова Гайдара: "Это очень интересный документ. Он позволяет разгадать загадку XX века — почему так быстро развалилась в общем-то инерционная экономика Советского Союза... Чтобы за шесть лет полностью разрушить потребительский рынок и финансовую систему, оставить страну к концу 1991 года без валютных запасов и резервов зерна — для этого надо было очень постараться". Но поскольку перестройщики желают оценить итоги пленума в категориях осмысленного целеполагания, понять их апологетику нелегко.
Тут, вероятно, дело не столько в логике, сколько в психологии. С одной стороны, гордыня ума и нежелание признать неисповедимость путей Господних. С другой стороны, совершенно особенный и теперь вполне забытый психологический климат начала 80-х. Ликование от того, что новый генсек не находится в тяжком физическом маразме (хотя в 54 года вроде бы и рано), и нетривиальный силлогизм — "вождь пластичен, скачет и витийствует, следственно, настала заря свободы" — объяснимы присущим развитому социализму острым сенсорным голодом. Увлекавшийся тюрьмоведением король фельетона Влас Дорошевич отмечает, что все опрошенные им арестанты "мучились в одиночном заключении галлюцинациями зрения: огромная ярко-зеленая лягушка, мужик в ярко-красной рубахе. Совершенно естественный протест зрения, замученного белым цветом стен одиночки. 'Голодающий' глаз создает себе яркие галлюцинации". Скачущий генсек весны 1985-го был тем самым мужиком в ярко-красной рубахе — и больше ничем. Если что-то реально стало начинаться, то разве год с лишним спустя.
Людям, искренно считающим себя интеллектуальной элитой нации, вряд ли подобало галлюцинировать даже тогда — в 1985-м. Но сегодня, когда сенсорный голод насыщен даже и до чрезмерности, возрождение старых галлюцинаций уже не имеет и того, прежнего извинения. Следовало бы не ужасаться нынешнему общественному неустройству, а радостно дивиться тому, что при таком уровне критической вдумчивости, которым обладает интеллектуальная элита нации, общественное неустройство отнюдь не достигло уровня, который мог бы почитаться справедливой за то небесной карой.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ