18 апреля, в день своего 45-летия, Владимир Васильев стал полноправным директором и художественным руководителем Большого театра. Месяц, в течение которого он был лишь исполняющим обязанности, — миновал. Это достаточный срок для того, чтобы определить стратегию обновления главного театра страны. ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВ согласился ответить на вопросы специального корреспондента Ъ ЮРАТЕ Ъ-ГУРАУСКАЙТЕ.
Ъ: Когда вы окончательно поверили в то, что возвращаетесь в театр, и что это означало для вас?
В. В.: Во всяком случае не торжество справедливости. Предложение правительства я получил еще в конце прошлого сезона. Но раз я говорил, что не приду на место Юрия Николаевича, я этому следовал свято. Меня упрекали: "Как не стыдно, что думаю всегда только о себе и никогда о театре". Я дал согласие, но с одним условием — только если будет нужда во мне как в артистическом директоре всего театра. Я был убежден, что балет еще не самое плохое звено в этой цепочке. И прошло время, прежде чем меня назначили и не артистическим директором, а директором и художественным руководителем.
Ъ: Теперь вы больше администратор, чем артист?
В. В.: Конечно же, и администратор. Я и раньше сознавал, что тем самым ограничиваю себя, свою личную творческую жизнь. Но сейчас думаю, что у меня были неправильные представления о месте, которое теперь занимаю. Художественное руководство — это также творчество. Я не разочарован и увлечен тем, что делаю. Мне радостно работать. И следующий сезон как раз и будет служить иллюстрацией моего вкуса, пристрастий, организаторских способностей.
Ъ: А чем вы собираетесь удивить публику?
В. В.: В начале лета мы попробуем впервые за всю историю театра расписать весь будущий сезон буквально по дням и выстроить перспективу на три года вперед. Какие постановки останутся, какие появятся новые — называть пока рано. Объявлю публично об этом в июне. Но предполагаю три больших балета, не считая нескольких камерных, и три оперы. Могу сказать только, что это приглашенные постановки и, может быть, будет одна моя.
Ъ: Вы уже успели назвать так много имен, с которыми вы готовы работать на сцене Большого: от Бежара до Роббинса, от братьев Михалковых до Дзефирелли... Кто же дал согласие, с кем, может быть, уже ведутся переговоры?
В. В.: Франко Дзефирелли был первым, кому я написал письмо в день своего назначения. Мог бы, конечно, и раньше это сделать, но я не хотел оказаться болтуном. Ответа пока нет, жду. Все осложняется тем, что Гергиев уже договорился с ним ставить "Аиду" в Мариинке. Жаль, потому что и я об этом говорил давно и также хотел его пригласить. Но Дзефирелли — тот профессионал, которому можно позволить делать почти все, что захочет.
Рад видеть и Бежара. Может быть, его "Болеро" и не совсем для сцены Большого, скорее, подошли бы его большие постановки, но, возможно, и одноактные. Например, "Весна священная" — для меня это настоящий шедевр. Словом, в репертуаре этого театра должно быть лучшее из всемирных постановок. Чтобы каждый в этой стране, с ее ограниченными возможностями, не выезжая за границу, мог увидеть самые известные в мире спектакли. И идти они могут не только на этой легендарной сцене, подходящей скорее для развернутых полотен. Но и на кремлевской, сцене МХАТ в Камергерском, и даже в концертном зале "Россия".
Но, конечно, важны и собственные постановки, отличающие наш театр как национальный. Ведь это Государственный академический Большой театр России — в этих словах и должна быть заключена вся его эстетика. И такой спектакль, как "Лебединое озеро" вправе считаться его "визитной карточкой" всегда. Но в нынешней редакции, как впрочем и десятках других, виденных мною, он меня не удовлетворяет. Это не русский классический балет, не Чайковский: в нем нет той теплоты, красочности, такой неброской. А ведь это один из самых русских спектаклей.
Среди других имен, реальных в ближайшее время, — Стуруа, Андрон Кончаловский, Никита Михалков, Лев Додин. Осталось лишь договориться, кто, что и когда ставит. Сейчас важен приход в театр личностей свежих и новых. Я рассчитываю на магию имени Большого.
Ъ: Вы полагаете, что замена института главных специалистов, против которого вы открыто выступали, на как бы более демократический институт художественных руководителей творческих коллективов изменит ситуацию к лучшему?
B.В.: Мы все время питались кухней одного повара. И теперь такой монополии, когда все ставилось в подчинение творчеству только одного балетмейстера, одного художника, дирижера, необходимо избежать. Хотя, конечно, и Григорович, и Лазарев, и Левенталь были личности, и каждый из них по-своему сделал много для театра, но беда была в том, что это был единый стиль, одно направление.
И только приглашая самых разных людей, режиссеров, художников, выпуская по 5-6 премьер в год, Большой сможет вновь стать интересным. Приход же новых руководителей творческих коллективов — Вячеслав Гордеев теперь во главе балета, Белла Руденко — оперы, Станислав Лыков — хора, Сергей Бархин главный художник — внушает надежды. Во-первых, я их хорошо знаю, со многими мы годы служили в том же Большом. Но определяющими, конечно, же являлись их профессионализм, честность. Мне важно было, чтобы они прониклись моей идеей — что пришли мы сюда не для себя, а для других.
Вот с дирижерами оказалось сложнее: Лазарев подал заявление. Другие — Рождественский, Китаенко, Светланов — заняты за границей. Ростропович "расписан" чуть ли не на семь лет вперед. Но у него будет окно в сентябре-октябре, и он обещал сделать для Большого "Хованщину". Может, и другие найдут время.
Ъ: Насколько приемлема для нынешнего Большого контрактная система — мера по-западному весьма жесткая и в нашем театральном мире почти не опробованная?
В. В.: Вполне символично, что все начинается с главного театра страны. Если здесь это провалится, то не получится и у других, поскольку у Большого — самые большие возможности.
Я прекрасно понимаю, что в нашей действительности неприменим стандартный западный контракт, его нельзя просто перенести из Соединенных Штатов или Швеции. Он должен соответствовать нашим законам, которые, в свою очередь, сами еще требуют совершенствования. Потом, введение контрактной системы требует немалых средств. Нельзя обрушить ее на людей, не обеспечив весь этот болезненный переход материально. Поэтому переход на контракт будет постепенным: вначале — все, вновь поступающие на службу, в том числе и новый руководящий состав, а потом — все остальные. Контракт хорош тем, что в течение строго оговоренного срока можно проверить, подходит или нет артист для такого театра. Если нет — контракт не продлевают.
Ъ: Не противоречит ли это недавнему вашему замечанию, что из вас не получится радикальный реформатор, поскольку Большой для вас всегда был домом?
В. В.: Конечно, в Большом, как и везде, есть свой балласт, но он не так велик, как думают. От непрофессионалов, конечно, придется отказываться. Но самая большая проблема в другом: контракт подразумевает необычайную жесткость и рациональность, в то время как этот театр всю жизнь существовал на семейных, родственных, дружеских и прочих связях. По себе знаю, как трудно отказывать друзьям. Но это необходимо.
Ъ: Художественная же коллегия несколько странного состава — говорилось, что в нее могут войти и Ирина Антонова, и Игорь Моисеев, и Ирина Архипова, и Майя Плисецкая, и даже чиновники из министерства культуры, правительства Москвы — умерла, не успев родиться?
В. В.: Нет, коллегия будет обязательно. Она мне необходима. Ведь важно полагаться не только на себя, но и на мнение других авторитетных личностей, даже тех, кто от театра не зависит.
Ъ: Интересно, какая же финансовая модель сможет обеспечить осуществление столь грандиозных планов?
В. В.: Наш бюджет — хотя он и увеличен правительством на 6 млрд руб. и все время уточняется — раз в пять меньше бюджета обычного провинциального театра за рубежом, и он не в состоянии покрыть все наши расходы. А Большому предстоит еще и грандиозная реконструкция, которую обещано завершить к 2000 году и стоимость которой уже оценивается в $300 млн. Кроме того, я обещал работу каждого сделать не только интересной, но еще и высокооплачиваемой. Найти деньги на отдельные постановки с именами — не проблема. Важнее — постоянное пополнение нашего счета. И сейчас предоставляется честь многим нашим банкирам и крупным предпринимателям участвовать в созидании Большого. Уже есть разные предложения как с российской стороны, так и с западной — какие именно, говорить пока рано. Будет попечительский совет, а также такие общества друзей театра, всемирные и национальные, которые существуют при всех знаменитых театрах. Вместе с тем важно, чтобы и правительство не только называло театр своим, но и помогало ему, а также тем, кто готов его финансировать, самыми разными льготами. Но монопольное право на Большой, разумеется, может иметь только государство.
Осталось чуть больше пяти лет и, если я взялся, то должен довести работу до конца. Тем более, что мой контракт как раз и рассчитан на этот срок. Уверен в себе, поскольку сам привык работать быстро: сделать свою работу и уйти, сказав, "спасибо большое" за сотрудничество.
Ъ: Большой будет по-прежнему закрыт для прессы?
В. В.: Он должен стать открытым и дружелюбным. Обещаю, пока я здесь, двери не будут заперты для прессы. Большие пресс-конференции будут раз в квартал: приходите, спрашивайте, смотрите, пишите... Для меня сейчас важен союз с прессой. Отсутствие информации порождает слухи и откровенную ложь, а на судебные разбирательства у меня времени нет. Поэтому важно доносить правду о происходящем вовремя.
Ъ: Вы стараетесь разрешить внутренний конфликт в театре, вызванный забастовкой и срывом спектакля "Ромео и Джульетта" 10 марта?
В. В.: Как бы меня ни просили забрать сейчас иск дирекции к забастовщикам, я не собираюсь это делать — надо уметь отвечать за свои поступки. Забастовка невозможна для артиста такого театра. Самое удивительное, что некоторые из этих людей подали ответный иск за моральный ущерб, который театр должен возместить им. Другие из них говорят, что их чуть ли не втянули в забастовку. Все должно быть по закону: я не допущу к работе никого до вынесения решения. Если суд решит, что это была шутка — пожалуйста. Конечно, есть и другой вариант — вызвать к себе и сказать: "Вы были и остаетесь моим противником, я не хочу с вами бороться — подайте заявление". Я не собираюсь вытеснять всю эту команду: кто до меня работал хорошо, вправе остаться. Можно поступиться моим отношением к ним и их ко мне — ради театра.
Ъ: Итак, каким же все-таки становится Большой театр: уже не столь имперским, или императорским (о чем так любит теперь напоминать пресса), а демократическим и справедливым?
В. В.: Смешны заявления: "Давайте демократию, выборы руководства театра". Это просто анархия: кто окажется политически наиболее активен, тот и возьмет вверх. И вряд ли человек, которого избрали бы, будет соответствовать интересам всех, начнутся новые распри. Демократический стиль для такого театра просто противопоказан. Его руководители должны только назначаться.
Но прежде всего Большой должен стать творческим. А в творчестве диктатура обязательна. И тот Большой, какой он был до сих пор, вовсе не уходит в прошлое. Он был, есть и будет театром придворным. До тех пор, пока столицей будет Москва — этот театр будет главным театром нашей страны. Скажем так, президентским. А, скорее, правительственным. И в этом смысле ничего не изменилось.