Петербургское издательство "Алетейя" преподнесло своим читателям поистине редкостный подарок — новое издание книги Вячеслава Иванова "Дионис и прадионисийство". Впервые она вышла в свет в 1923 году в Баку, куда судьба забросила ее автора, прежде чем он окончательно покинул Россию, и давно уже успела стать библиографической редкостью. Теперь этот опус русского поэта и мыслителя вновь появился в библиотеках и на книжных прилавках. Комментирует историк ЮРИЙ АНДРЕЕВ.
В образе Диониса причудливо сплелись черты благодетельного и покровительствующего человеку бога и сверхъестественной силы совсем иного плана — коварной, жестокой, безжалостной, расправляющейся с каждым, кто не распознал в ней сразу божественную природу и осмелился встать на ее пути. Известно, что в некоторых местах Дионису приносились человеческие жертвы даже во времена расцвета классической греческой цивилизации (V-IV вв. до н. э.я). Но Дионис и сам был жертвой: по одной из версий мифа, по-видимому, очень древней, он еще младенцем был растерзан и пожран злобными титанами, но затем чудесным образом воскрес. Очевидно, он может быть отнесен к божествам умирающим и воскресающим, в образах которых древнее человечество пыталось воплотить свои туманные и противоречивые представления не только о ежегодном умирании и весеннем обновлении живой природы, но и о смерти человека и его воскресении для новой жизни в потустороннем мире. Повествование о страданиях (страстях) юного бога, по всей видимости, стало основным источником греческой трагедии в ее древнейшей форме. Аристотель связывал происхождение трагедии и вообще театра у греков с культом Диониса.
В своей книге и в некоторых других работах (они вошли в новое издание "Диониса и прадионисийства" в качестве приложений) Иванов попытался описать этот загадочный феномен религиозного сознания древних греков во всей его глубине, сложности и многомерности и, нельзя не признать, блестяще справился с этой нелегкой задачей. Сказались и долгие годы упорного штудирования античных авторов, и знание археологических святынь античного мира, и одаренность поэта и мыслителя. Большой труд, вложенный автором в эту книгу, требует соразмерных затрат духовной энергии и от читателя.
Вот лишь одно, выхваченное наугад из статьи "Ницше и Дионис" суждение о сущности дионисийской религии: "Дионис есть божественное всеединство Сущего в его жертвенном разлучении и страдательном преосуществлении во вселикое, призрачно колеблющееся между возникновением и исчезновением, Ничто мира, Бога страдающего извечная жертва и восстание вечное — такова религиозная идея Дионисова оргиазма". По этой короткой цитате можно судить, насколько интересное и нелегкое чтение ожидает каждого, кто возьмет в руки книгу Иванова. Его мысли, уже и сами по себе весьма непростые, "упакованы" в изысканно витиеватые, нарочито архаизированные и усложненные речевые обороты (таким языком в то время никто уже не писал). На читателя, открывшего книгу, с первых же страниц обрушивается лавина чудовищной, ни с чем не сравнимой эрудиции. Прогулка по садам "Вячеслава Великолепного" (прозвище, данное Львом Шестовым) не обещает быть ни легкой, ни особенно приятной. Иванов по-прежнему остается писателем для избранных, и автор редакционного предисловия к "Дионису и прадионисийству", лукавит, уверяя, что книга эта "гостеприимно распахнута навстречу читателям".
Что же встретит счастливца, которому все же удастся пройти сквозь этот лабиринт? В конце пути его ожидает, как и положено в настоящей мистерии духа, откровение и явление божества. Автор терпеливо разъясняет оторопевшему читателю, что он не зря так долго водил его по тупикам и закоулкам темных первобытных верований, что религия Диониса при всей ее дикости, разнузданной стихийности и подчас отталкивающей жестокости была ничем иным, как "евангельским приуготовлением", своего рода христианством до христианства. Свою книгу Иванов завершает многозначительной сентенцией: "Так эллинский мир создает почву для христианства, которое уже в самой колыбели своей, какой была 'Галилея языческая', кажется проникнутым символикой и пафосом дионисийства".
С точки зрения христианской, дерзкая попытка сближения Христа с одним из языческих богов может восприниматься только как ересь. С точки зрения строго научной, в идеях Иванова есть определенное рациональное зерно: на очевидное сходство евангельского Иисуса с древними страдающими богами типа Диониса или египетского Озириса указывали многие, включая Дж. Фрэзера, автора знаменитой "Золотой ветви". Однако сходство не есть тождество. Серьезный историк религии не может не видеть наряду с некоторыми общими чертами также и глубочайшего различия между дионисийством и христианством. Культ Диониса, как и все древние религии, вырос из обожествления живой природы и всегда был неразрывно с ней связан. Христианство, напротив, с самого начала с высокомерным презрением взирало на низменный, тварный мир природы, не желая иметь с ним ничего общего. Дионисийство как сложный сплав очень древних, вероятно, еще догреческих культов и верований стоит у самых истоков античной цивилизации. Христианство с полным основанием может быть признано продуктом ее разложения или перерождения. Наконец, религия Диониса в ее классических формах была, как справедливо полагал сам Иванов, своего рода квинтэссенцией эллинского духа, одним из наиболее ярких его проявлений. Христианство зародилось и выросло в совсем иной этнокультурной среде и до сих пор еще несет на себе печать своего кровного родства с иудаизмом.
Вячеслав Иванов упрямо старался не замечать этих важных различий. Всю свою колоссальную эрудицию, все свое высокомудрие он подчинил одной цели — преодолению почти двухтысячелетнего разрыва между христианством и безжалостно отброшенной при рождении новой веры культурой греко-римского, античного мира, законной преемницей которой (в обход христианства) была признана культура европейского гуманизма эпохи Возрождения и Нового Времени. В конце концов, этот разрыв действительно был во многом преодолен, хотя проповедь "дионисийствующего Иванова" не сыграла при этом сколько-нибудь заметной роли.
Мечта "русского мистагога" осуществилась, хотя и в сильно окарикатуренном виде, и в наши дни выхолощенное христианство и выморочное, давно уже лишенное своего мистического ореола дионисийство мирно уживаются друг с другом в культурном пространстве постиндустриальной цивилизации. Но хотя книга Иванова утратила свою идейную актуальность задолго до выхода в свет, она, несомненно, сохранила ценность как один из самых интересных памятников русской религиозно-философской мысли первых десятилетий XX века.
Вячеслав Иванович Иванов. "Дионис и прадионисийство". СПб., Алетейя. Серия "Античная библиотека. Исследования".