Ситуация, к которой привыкла уже московская публика — когда несколько театров вдруг, будто сговорившись, ставят одну и ту же классическую пьесу, или во всяком случае, одного и того же автора — периодически возникает, конечно же, не только в Москве. Начиная с прошлого сезона с британских афиш не сходит "Дядя Ваня", а теперь к нему присоединились еще и "Чайка" с "Вишневым садом". Что дало английским критикам повод в очередной раз задуматься не только о причинах стабильной популярности чеховской драматургии, но и глубинных связях ее с европейской культурой — от шекспировских пьес до хореографии Мерса Каннингема.
На этой неделе британской публике было предложено сразу две новых чеховских постановки: "Чайка" и "Дядя Ваня". А театр Swan из Страдфорда-на-Эйвоне объявил о начале репетиций "Вишневого сада" и о точной дате премьеры — 4 июля. Гвоздем же минувшего сезона стал "Дядя Ваня" — его разнообразные кино-, видео- и театральные интерпретации появлялись одна за другой: от "Вани с сорок второй авеню" до "Вани в Уэллсе".
И почти в каждой рецензии критики не упускали случая упомянуть о том, что по популярности в Великобритании Чехов идет сразу вслед за Шекспиром, и о заметном влиянии, которое великий англичанин оказал на великого русского драматурга. О том, что в "Дяде Ване" ясно различимы следы не только тургеневского "Месяца в деревне", но и диалогических конструкций всех шекспировских пьес. Что не случайно в первом акте Аркадина и Треплев обмениваются репликами из "Гамлета": истории взаимоотношений матери и сына в обеих пьесах схожи. Наконец, о том, что все подчеркнутое не-действие чеховских пьес, протекающее в бесконечных разговорах, отсылает сведущего зрителя ко второму акту "Генриха Четвертого".
Впрочем, все это не новость. Гораздо более любопытными представляются рассуждения не о влиянии на Чехова, а, напротив, о влиянии самого Чехова на все театральное искусство ХХ века — вплоть до авангардной хореографии.
"Когда в любой из чеховских постановок поднимается занавес, мы обычно видим одно и то же — три почти не взаимодействующие друг с другом группы людей, — пишет театральный обозреватель Financial Times Алистер Маколей (Alastair Macaulay), — одни чем-то заняты, другие ходят из угла в угол, третьи просто сидят без дела. И даже если в последнем акте "Трех сестер" режиссер выведет всех трех актрис на авансцену, внимание публики все равно будет сосредоточено не на них, а на немолодом и некрасивом человеке, который откуда-то издалека, почти из кулис напевает `та-ра-ра-бумбия`".
Но именно это асимметричное заполнение сценического пространства и стало едва ли не основным приемом построения мизансцены у знаменитого хореографа Мерса Каннингема (Merce Cunningham): почти во всех его постановках на сцене одновременно, хотя и с разной скоростью, происходит три не связанных между собой действия.
Сами англичане полагают, что своей любовью к чеховской драматургии и традицией ее сценических интерпретаций они обязаны Федору Комиссаржевскому (здесь его называли "Комис"), работавшему в Великобритании и оказавшему огромное влияние на целое поколение английских актеров — среди которых Джон Гилгуд (John Gielgud), Эдит Эванс (Edith Evans), Мартита Хант (Martita Hunt) и, наконец, Пегги Эшкрофт (Peggy Achcroft), одна из крупнейших звезд Великобритании, ставшая женой русского режиссера. "Коронным номером Комиса была пауза, — пишет Джон Гилгуд. — И уже одно это делает его влияние на последующие постановки Чехова неоспоримым". Действительно, по воспоминаниям очевидцев, Эдит Эванс, сыгравшая Аркадину в постановке Комиссаржевского 1936 года, в первом акте держала паузу целых четыре минуты. Российским же зрителям излишне напоминать о том, что "Комис" приходится родным братом Вере Федоровне Комиссаржевской — первой исполнительнице роли Нины Заречной.
АРИНА Ъ-ВАСИЛЬЕВА