Вопрос о реституции напрасно считают преимущественно вопросом международной политики — то есть от нас далеким. Стоит лишь взглянуть на эту проблему не под углом подготовки к празднованию 50-летия победы. Мы не готовы признать права владельцев на произведения, оказавшиеся в запасниках советских музеев. Тем самым мы признаем, что ни один владелец частной коллекции не может считать свои права защищенными. Впрочем, это не новость.
В комментариях к последним выставкам трофейных шедевров звучит мысль о том, что вещи эти возвращать некому и незачем. Известных довоенных коллекций больше не существует. Владельцы их погибли. Есть только их наследники, часто живущие уже не в Венгрии и Германии, а в других странах.
Похоже, что официальные лица опасаются не только "недовольства народа" (под которым понимают националистов, традиционно не слишком чувствительных к прекрасному, но чувствительных к политической конъюнктуре). Опасен прецедент, поскольку история может иметь и неожиданный внутренний резонанс.
Если только допустить, что картины из западных коллекций вернутся к наследникам владельцев, то как быть с многочисленными коллекциями и отдельными произведениями из многочисленных частных собраний России, национализировавшихся с 1917 года. Основу собраний многих музеев, особенно провинциальных, составляют именно такие "перемещенные" произведения искусства, отнятые русскими у русских. Вероятны, даже неизбежны многочисленные судебные иски со стороны наследников. История Ирины Щукиной, боровшейся за то, чтобы государство признало ее права на коллекцию отца, повторится много раз.
В Советской России коллекционирование искусства всегда воспринималось как занятие если не подозрительное, то по крайней мере не совсем соответствующее принципам социалистической морали. Однако государство охотно шло на сделки с коллекционерами, которые, уступая лучшие работы из своих собраний, получали, например, право на эмиграцию. Самый известный пример — коллекция Георгия Костаки, наполовину оставленная в России в качестве платы за выезд. Эта обычная практика тоталитарных режимов, проводимая с той или иной степенью жесткости. В этом смысле советская практика немногим отличалась от германской.
Поскольку существует убеждение в том, что искусство, принадлежащее частным лицам, может быть предметом торга в политических спорах, появившиеся сейчас в стране частные и корпоративные коллекции защищены не лучше, чем вещи, собиравшиеся бременскими промышленниками для городского Кунстхалле, но оказавшиеся в Москве, или вещи, собиравшиеся русскими промышленниками для семейного дома на Пречистенке, но оказавшиеся в Эрмитаже.
Речь не идет о переделе существующих собраний. Но выход надо искать не на путях односторонних решений, а на путях компромиссов. Государство могло бы вернуть многие коллекции с понятным условием, чтобы все, в чем действительно нуждаются музеи, было бы им передано в качестве дара, и чтобы наследники пользовались лишь некоторыми имущественными правами (право на репродукции, право на подпись дарителя и т. д.). По известной английской пословице "нарушая право другого, мы покушаемся на свое".
ОТДЕЛ КУЛЬТУРЫ