В Музее Метрополитен открыта выставка "Французский Ренессанс в гравюрах из Национальной Библиотеки Франции" . История французской печатной графики XVI века впервые показана столь широко и полно. Но в куда большей степени выставка стала размышлением о столь мало известном искусстве Франции XVI века, чем узкоспециальным мероприятием, имеющим отношение только к истории гравюры.
Французский шестнадцатый век в первую очередь связывается в нашем сознании с искусством школы Фонтенбло. Знаменитый замок, построенный Франциском I, был большим, но достаточно скромным сооружением. В целях экономии строители новой резиденции короля использовали остатки средневекового замка, нанося декорации, соответствующие новому вкусу, прямо на суровую поверхность старых стен. Итальянские мастера, вызванные Франциском для работ при его дворе, были вынуждены работать в непривычном им пространстве северной готической архитектуры, в узких коридорах и лабиринтах небольших темных комнат. Страстная любовь к античности и Италии, пробудившаяся у короля после его итальянских походов желание подражать миланским и мантуанским герцогам, наложилась на чисто средневековую поэтику рыцарства. Результат оказался фантастическим — искусство школы Фонтенбло одно из самых изысканных явлений в истории всего европейского искусства.
Легенда об основании Фонтенбло гласит, что однажды во время охоты собака по имени Бло **наткнулась на источник дивной красоты, около которого решено было построить замок, получивший название Фонтэн де Бло, то есть Источник Бло. Утерянная картина Россо, известная нам лишь по гравюре Рене Бовена, изображала обнаженную нимфу в зарослях камыша около ручья, внезапно обнаруженную охотничьими собаками. Связь с охотой тут же рождала ассоциации с чистой богиней Дианой, со свитой ее прекрасных подруг, с купаниями античных божеств в лесном сумраке, с дриадами, танцующими вокруг деревьев, украшенных венками. Возлюбленной Генриха II, сменившего Франциска на престоле в 1547 году, была знаменитая красавица Диана де Пуатье, и благодаря соответствию имен при французском дворе образовался культ богини охоты. Быть любовницей короля и оставаться такой мужененавистницей, какой была римская богиня, довольно трудно, поэтому образ Дианы в искусстве Фонтенбло сливался с образом богини любви Венеры, что придавало ему целомудренную сладострастность, напоминающую о поэзии трубадуров. Римские и греческие боги, спустившиеся во французские леса, обнаженные нимфы и фавны в царстве майских фей, чистота Дианы и культ Прекрасной Дамы, рыцари, заводящие романы с дриадами и попадающие в сады Флоры, стали типичными персонажами, попадающимися на каждом шагу в покоях королевского замка.
Время уничтожило почти все эти чудные произведения, и сейчас лишь на гравюрах можно увидеть, как выглядели картины и фрески в покоях Дианы де Пуатье, в разрушенных охотничьих домах, на стенах знаменитых Золотых Ворот, пристроенных к замку Фонтенбло, чтобы придать ему более современный вид.
Это изысканное искусство было забыто в XIX веке несмотря на романы Дюма, посвященные жизни двора Франциска и Генриха, и было открыто только в 1900 году, когда вышла монография Димье, посвященная Приматиччо. Неудивительно, что начало популярности школы Фонтенбло падает на время цветения Ар Нуво. В декоративной избыточности павильонов парижского метро чувствуется стремление воскресить красоту лесных сказок, рассказанных при дворе Франциска. Затем интерес к Фонтенбло оживает в 60-е годы вместе с общей любовью к искусству маньеризма, и по всему миру прокатывается целая волна выставок, посвященных этому явлению. Искусство школы Фонтенбло прочно завоевывает свое место во всеобщей истории искусств и становится олицетворением всего французского искусства XVI века.
Французский дух и французский гений очень сложно определить. В классической антиномии пластического юга и спиритуального севера, в противопоставлении Италии и Германии, определяющем все европейское искусство, Франции выделена роль своеобразной середины, бесстрастного ума, одинаково холодно и рассудочно потребляющего и итальянскую красоту и германскую духовность, чтобы создать свое отточенное, рациональное и прекрасное искусство. Если Германия и Италия предстают странами, где царит многообразие культур, и различия между венецианцами и римлянами, берлинцами и мюнхенцами велики и плодотворны, то во Франции царит Париж и только Париж — столица мира, всасывающая в себя все лучшее, что есть во французской провинции и в прочем мире, к которому этот город относится несколько свысока. Таково обычное восприятие французской культуры. Во многом оно сформировано шестнадцатым веком, школой Фонтенбло. Тогда искусство, связанное с небольшим, в сущности, замком, благодаря своей близости к королевскому двору, начало играть роль наиболее точного выразителя национального духа. Окончательно это оформилось в некоторую догму при Версальском дворе, чья диктатура в области вкуса была унаследована Королевской Академией, а затем, после постепенной деградации этого учреждения, Салоном Независимых и парижской художественной жизнью.
На самом деле художественная жизнь Франции намного сложнее. Складывалась она из трех основных составляющих: культуры Прованса, где переплелись арабско-итальянско-испанские влияния, культуры Бургундского герцогства, экстравагантной и экстатичной, и несколько тяжеловесно-положительной, размеренной и благочестивой культуры старых гордых французских городов, вроде Тура, Руана, Парижа, Реймса, Лаона, всегда поддерживавших короля и буржуазные ценности. Эта последняя оказалась сильнее всего и постепенно поглотила все остальные, впитала и ассимилировала их, что привело к созданию парижской культуры, в одно и то же время и рассудочной, и парадоксальной. В XVI веке это слияние еще не было закончено, и в гравюрах такого мастера как Жан Дюве видно, как Бургундия, потеряв свою независимость, служит последнюю мессу по своей духовной свободе. Экспрессивность лотарингца Белланжа, мучительно-изысканная, соединяющая сказочное изящество с сюрреалистическим трагизмом, также не укладывается в привычные рамки галльского смысла. Живописные произведения Белланжа до нас почти не дошли, и сегодня о нем можно судить лишь по графическим работам. Выставка в Метрополитен, соединяя в одном пространстве школу Фонтенбло, произведения лионцев, бургундцев и лотарингцев, напоминает о том, насколько сложны и противоречивы истоки великого и внешне столь единого французского искусства последующих столетий.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ