В Копенгагене в Центре современного искусства Nicolaj открылась выставка актуального русского искусства "Ничья земля" (No man`s Land) с подзаголовком "Художники ближнего зарубежья". В экспозиции представлены 13 инсталляций 16 художников, живущих в России или в эмиграции. Рассказывает ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ.
Готовясь к групповой выставке, художники получают по наделу экспозиционной площади, на котором каждый к вернисажу выращивает свой "цветок". Обычно чем более разнообразными и более экзотическими оказываются эти цветы, тем удачнее финальный букет. Шоу в Копенгагене вполне удалось. Куратор Мортен Лерхард, который считается в Дании восходящей звездой, представил московскую арт-сцену такой, какой она видится извне: некоторые из показанных здесь авторов в силу присущих им предрассудков в Москве не стали бы выставляться рядом, но датскому куратору до этого, к счастью, нет дела. К открытию издан информативный каталог, однако название выставки принципиально неинформативно — куратор явно избегал слова "русское". Это соответствовало желаниям большинства участников, которые не хотели оказаться в гетто.
Перед куратором стояла сложная задача — сделать выставку художников одной страны и при этом не впасть в национализм. Ее решение было таким: специфика России и состоит сейчас в том, что у нее нет специфики, старая идентичность разрушена, новая не создана, здесь нет рынка, зато тем больше энергии уходит в чисто художественный обмен и динамику. Москва, таким образом, преподает урок интернациональности. Буквально "no man`s land" есть нейтральная полоса между линиями укреплений двух противников, на которой и ведется бой. Понятно, что именно эта-то земля и интересует всех более всего, на ней происходят главные события, она освещена ярче всего и просто обязана быть яркой. Если выставка возымеет успех (а очевидно, что это произойдет), это будет связано не с тем, что показанное здесь искусство "интернационально" и, следовательно, знакомо, а с тем, что оно необычно, что здесь присутствуют мотивы русские, советские, особенные; однако работа должна демонстрировать дистанцию по отношению к этим мотивам.
Те из русских художников, которые, как Юрий Лейдерман, обладают некоторой персональной известностью, резко выступают против "русских шоу" и всяких национальных черт. Другие, как Олег Кулик, видят стратегию успеха как раз в том, чтобы создать что-то скифски дикое и "нахрапом" захватить Запад. Инсталляция Лейдермана, дверь в которую по замыслу автора открывается только каждому десятому посетителю и только на сорок секунд, есть блестящий этюд на тему современной выставочной практики во всем мире, однако она будет воспринята в Дании скорее всего как "по-русски" загадочная. Это малоприятный стереотип, но его, вероятно, можно тоже рассматривать как материал для анализа — если вообще заниматься анализом.
"Оранжерейная пара" Олега Кулика и Людмилы Бредихиной должна была стать хитом выставки: огромный стеклянный бык осеменяет стеклянную корову, через равные промежутки времени выбрасывая струю воды из металлического фаллоса. Корова внутри заполнена землей, на которой благодаря поступающей влаге растут цветы, в быке плавают рыбки, и целое представляет своего рода "Союз земли и воды", как на картине Рубенса. Кулик провозглашает "животное" искусство, избавленное от излишних размышлений, однако не учитывает, что в области пластического творчества это неизбежно приводит к чисто декоративному результату. В стране развитого сексуального воспитания этот "круговорот воды в природе" выглядит не поиском деревенской, национальной или иной "подлинности", а школьным пособием по биологии. Поиски корней успешны только тогда, когда художник несколько умеряет свой телячий восторг и сохраняет рефлексивную дистанцию. В этом смысле интересной могла бы стать инсталляция Владимира Федорова "Осторожно, работает нимб", построенная на аналогии между золотыми иконными нимбами и золотыми дисками циркулярной пилы. Эманация духа (напоминавшая, что копенгагенский Nicolaj располагается в бывшей церкви) превращается здесь в ощущение физической угрозы (намекающее на истоки современного искусства — зверски "распиленные" формы в кубизме). К сожалению, эта работа была крайне невнятной по экспозиции — кажется, русский художник способен произвести либо эффектный дизайн, в котором не держится смысл, либо интересные идеи, лишенные внятной формы.
Возможно, только в контексте групповой гастрольной выставки, который художники считают неизбежным злом, это становится очевидно. В пространстве чужого языка оказывается необходим, в частности, критерий понятности, эксплицитности — насколько то или иное произведение объясняет само себя и учитывает, кем и как будет увидено. Вадим Захаров, например, уже много лет живя на Западе, стоически тематизирует саму ситуацию "безнадежного непонимания" или "неправильного понимания". Раньше в своих работах он представлял всю причудливость своей личной мифологии, а теперь демонстрирует столь же субъективную ненадежность исторических свидетельств. В Копенгагене Захаров выставил репродукции керамических черепков, в случайных узорах которых ясно читаются портреты русских писателей, назвав все это "Приложением ко Второму тому 'Мертвых душ'".
Такие категории, как "тривиальное" или "шокирующее", с которыми часто работают художники, вообще бессмысленны без учета "взгляда извне": то, что внутри одной культуры шокирует, внутри другой есть норма. Так, работа Анатолия Осмоловского "Hot Police Dog" (полицейская машина, набитая мониторами, по которым идет hard porno) для видавшего виды зрителя оказалась банальна и вследствие этого непонятна. Зато, неожиданно для самого автора, который не догадался заранее узнать, как выглядит датская патрульная машина, оказалось, что на ней написано слово Politi, то есть фамилия главного редактора модного журнала Flash Art. Так что произведение все-таки состоялось, хоть и случайно.
Выставка понравилась многим художникам — она ответила на их желание быть "нормальными", быть "на уровне", что иногда означает — средними. В "среднем" есть свое немеркнущее очарование, но только тогда, когда эта "среднестатистичность" сама по себе есть художественный проект — как в известной работе Комара и Меламида "Выбор народа", методику которой они на сей раз применили в Дании. "Любимая датская картина", как выяснилось, представляет собой вечерний пейзаж с красными облаками и тремя балеринами в пачках, танцующими на берегу пруда. В своей любви к этой картине, однако, не признается ни один датчанин. Все среднее есть "ничье" — Комар и Меламид написали "no man`s picture".