"Реформы и развитие российской экономики в 1995-1997 годах" — так называется пятая по счету экономическая программа постсоветского правительства России. Она по-своему уникальна: впервые общеэкономическая программа рассчитана на три года вперед и впервые, правда чисто теоретически, предполагается, что исполнять ее будут два состава правительства — кабинет Виктора Черномырдина и тот, который может прийти ему на смену в середине 1996 года. Новая программа правительства, являясь прямой наследницей четырех предыдущих, доводит постепенно оформлявшуюся в течение 1992-1994 годов идеологию до логичного конца: лучшая программа — это отсутствие всяких программ.
Этап экономического романтизма
История попыток российских властей придать своим действиям некоторое подобие плановости достаточно коротка — всего чуть больше четырех лет назад правительство Ивана Силаева формально взяло на вооружение отвергнутую союзным Советом министров программу Григория Явлинского "500 дней". Однако с лета 1990 г. в России появилось множество программных документов (пять из которых были приняты официально), так что можно вполне достоверно отследить тенденции экономического программирования.
Итак, первой официальной программой российского правительства была разработанная Григорием Явлинским и отвергнутая Михаилом Горбачевым программа "500 дней". Собственно, практическая ее ценность заключалась лишь в одном — именно она впервые определила тот набор либерально-экономических ценностей, которые впоследствии в тех или иных пропорциях перебирались в последующих правительственных и альтернативных программах. О том, чтобы реализовать идеи Явлинского на практике, тогда, конечно же, речи не было: реальная экономическая власть руководства РСФСР не выходила за пределы парламентско-правительственной резиденции — Белого дома, — и принятая в пику союзным властям программа была обречена.
В августе 1991 года идея о глубоком и неисправимым кризисе административной системы стала официальной идеологией властей, и поэтому республиканское правительство с энтузиазмом погрузилось в разработку различных программ. В конце лета 1991 года существовало по меньшей мере три документа, одинаково претендовавших на статус официальных, — "Предложения по организации экономического взаимодействия суверенных государств (Сценарий экономической реформы)" Евгения Сабурова и Александра Гранберга, "Конвенция о создании экономического сообщества" Станислава Шаталина и программа все того же Явлинского. В противостоянии этих документов (победителем в котором на очень короткое время вышла программа Сабурова) впервые проявилась борьба интеграционной и дезинтеграционной по отношению к остальным республикам СССР идеологий.
"Конвенция" Шаталина по своей идее заметно отличалась от своих конкурентов. Проект исходил из того, что в подписании "Конвенции" будут участвовать экономически независимые государства, которым только предстоит договориться о том, какие связи они могли бы наладить. "Предложения" же Сабурова — Гранберга исходили из прямо противоположной концепции — экономический договор, а, следовательно, и программа действий правительств должны сохранить хотя бы "ядро" из нескольких республик, которые примут на себя обязательства по проведению единой экономической политики.
Одну программу пишем, другая — в уме
Но, как это ни парадоксально выглядит на фоне официального статуса сабуровской программы, уже через три месяца Егор Гайдар принялся воплощать идею академика Шаталина. При этом его идеи, в сущности, представляли собой синтез либерально-экономического набора Явлинского и дезинтеграционной политики Шаталина. Опубликованные в марте 1992 года "Основные направления экономической политики Российской Федерации" (для согласования с Международным валютным фондом) являлись переводом с английского требований МВФ для любой страны — претендента на помощь. И правительство Гайдара, осознавшее полную бесперспективность реформирования экономики без массированной западной помощи, вынуждено было взять на себя заведомо невыполнимые обязательства, которые к тому же были расписаны по времени.
Летом 92-го наступил первый кризис экономического программотворчества — либерализация цен уже в целом была проведена, начиналась приватизация, и перед разработчиками правительственных программ встали уже не столько теоретические, сколько чисто практические цели. Жесткая зависимость от требований международных финансовых организаций, которые непременно настаивали на включении в программы мер по борьбе с инфляцией, сопровождалась давлением промышленного лобби, настаивавшего на массовых финансовых вливаниях в экономику. Поэтому в правительственных программах основное внимание стало уделяться сочетанию жесткой финансовой политики и борьбы со спадом производства.
Именно такой характер носили "Программа углубления экономических реформ на среднесрочную перспективу" правительства Егора Гайдара, появившаяся в ноябре 1992 г., ограниченная полугодом "Программа неотложных мер по оздоровлению экономики" и созданная уже при Викторе Черномырдине Рабочая программа Совета министров — Правительства России на 1993-1995 годы: развитие реформ и стабилизация российской экономики. Аморфные по содержанию, эти программы позволяли практически мгновенно корректировать курс правительства в соответствии с политическими переменами. Поэтому такого рода документы требовали едва ли не ежеквартальной переработки — это делалось в виде "планов работы правительства" на определенный период и шедших неиссякаемым потоком распоряжений премьера "об изменении (отмене) пункта #__ плана___". В конечном же итоге правительство начиная с прошлого года даже перестало делать вид, что следует сколь-либо ясно сформулированной программе — ее заменило послание президента парламенту, которое аккуратно разбивалось на цитаты и по ним составлялся план действий. Впрочем, неспособность правительства выполнить какую-либо "конструктивную" программу имела и положительные последствия: тем самым парировались обвинения радикальной оппозиции в сознательном разрушении основ национальной экономики — для того чтобы выполнить "разрушительный" план, необходимо умение следовать ему.
Итак, второй кризис российского программотворчества стал очевиден. Однако в силу инерционности процесса выработки экономической стратегии на волне этого кризиса и была рождена пятая программа "Реформы и развитие российской экономики в 1995-1997 годах". Правда, тот факт, что эта программа появилась именно в том виде, в котором появилась, объяснить только инерционностью мышления нельзя: под давлением МВФ правительство наконец смогло отказаться от идеи умеренно жесткой финансовой политики в пользу безусловно жесткой.
Логично было бы ожидать, что в самой долгосрочной программе за последнее время правительство прибегнет к в общем-то бесполезным, но довольно любопытным играм в футурологию — до сих пор сколько-нибудь серьезных попыток определить роль страны в будущем мире не делалось (по крайней мере к таковым нельзя отнести общие рассуждения о будущем экономическом величии России). Однако идиосинкразия властей к такого рода занятиям не только не уменьшилась, но даже увеличилась. Все более популярной в правительстве становится идея, что в России всегда будут представлены абсолютно все отрасли экономики. И делать сейчас прогнозы (а особенно брать на себя ответственность) о том, что является приоритетным — дело бессмысленное и даже вредное.
И последнее. В одобренной вчера программе доведен до абсолюта принцип "лучшая программа — это отсутствие всяких программ". Подмена целей средствами (финансовая стабилизация, стимулирование инвестиций etc.) подводит идеологическую базу под новый принцип властей "простых путей не бывает, и искать их — не дело серьезного правительства".
ВЛАДИСЛАВ Ъ-БОРОДУЛИН