Смена пресс-секретарей Бориса Ельцина, на вид зачастую революционная, на самом деле всегда соответствовала эволюционным изменениям российских политических реалий — власти вообще и самого президента. Если Валентина Ланцева (руководитель пресс-службы Бориса Ельцина в бытность его председателем ВС России) олицетворяла "первично-демократический" период, то Павел Вощанов пришелся на эйфорическое (после августа 1991 года) время становления президентства в России. Под созданными в спешном порядке руководящими структурами, поначалу опиравшимися на пустоту, из осколков союзных ведомств начал возникать фундамент. Формировалась команда чиновников, в которой "романтический демократ" Вощанов почувствовал себя неуютно, и очень скоро, испуганный размахом внутрикремлевского "огосударствления", покинул Кремль и стал пугать общество диктатурой Ельцина.
И Ланцева, и Вощанов находились рука об руку с Борисом Ельциным меньше года. Вячеслав Костиков продержался почти три. И потому его жизнь в Кремле могла бы послужить примером пресс-секретарства при президенте. Поэт в России больше, чем поэт. Руководствуясь этими словами, писатель Костиков создал свой афоризм — "пресс-секретарь больше, чем просто пресс-секретарь". Потому что и президент в России больше, чем просто президент. По крайне мере, так считают в Кремле.
Все возрастающая заматерелость власти определила характер взаимоотношений и внутри Кремля, и ее общения с mass media. В принципе обязанности любого пресс-секретаря довольно просты. Он должен готовить пресс-конференции, высказывать мнение патрона, буде тот этого пожелает, создавать группы поддержки из журналистов. Система, созданная Костиковым за три года, в общем соответствует этой схеме, и одновременно в огромной степени определяется личностью Бориса Ельцина. Сформирован узкий круг доверенных журналистов, прошедших проверку по каналам Службы безопасности президента и работающих по древнему принципу "ты мне, я тебе". Естественно, гарантированное получение информации из "достоверных источников" предполагает "заимообразие". Иногда поездки президента по стране и за рубеж бывают на редкость занимательны, однако если с ним летят приближенные журналисты пресс-служба спокойна: члены "узкого круга" платят взаимностью и при необходимости самостоятельно цензурируют информацию. В противном случае они выбывают из команды. (Справедливости ради надо сказать, что в "передовом" самолете летают не только члены узкого круга.)
Редкие, но массовые пресс-конференции Ельцина тоже проходят по заведенной схеме. Пресс-служба обзванивает журналистов и либо предлагает свои вопросы, либо принимает заявки. Заявку могут удовлетворить, а могут и нет. Журналист из числа доверенных, нарушивший джентльменское соглашение и задавший "не тот" вопрос, опять же может перейти в разряд изгоев и лишиться не только права на бесплатные зарубежные поездки, но иногда и вообще доступа в Кремль. Добрая половина вопросов отдается иностранной прессе — как правило, они касаются внешнеполитической тематики и потому менее болезненны для президента.
Что касается изложения мнений президента, то в этом Костиков тоже преуспел. Иногда даже казалось, что он, как говорится, лезет поперед батьки в пекло (взаимоотношения с НАТО, Курилы и проч.), однако чутье Костикова не подводило. За все три года ему ни разу не пришлось дезавуировать собственные высказывания (за исключением тех случаев, когда ему приходилось "разъяснять" реплики самого патрона).
Другие проблемы пресс-секретаря — внутрикремлевские взаимоотношения. Тут уже речь идет не о доверенных лицах пресс-секретаря, а о доверенных лицах президента. Круг их тоже узок — когда-то Полторанин, Бурбулис, Филатов. Теперь из известных остались Коржаков да Илюшин. Новая когорта помощников не в счет — доверительных, семейных отношений с "дедом" (так называют Ельцина некоторые его ближайшие соратники) у них нет. Отношения внутри семьи определяются степенью доступности "главы семейства" для отдельных его членов.
Феномен лично Костикова состоит в том, что, причисляя себя к интеллектуальной части президентских помощников, он одновременно не скрывает кремлевской семейственности и, по сути, признает такой стиль взаимоотношений единственно возможным. Интересно, кстати, что именно чувство "семьи" подвигло президентских приближенных, вдруг почуявших в конце прошлого лета угрозу имиджу президента, оправить ему предостерегающее послание, известное под названием "письмо семи" (его подписали Илюшин, Коржаков, Барсуков, Костиков, Рюриков, Шевченко и Пихоя). Реакция президента мало чем отличалась от реакции главы семьи, которого подросшее потомство вдруг посмело поучать. Впрочем, насколько президент обидчив, настолько и отходчив: вскоре большую часть подписантов он по-семейному простил.
Судя по первым высказываниям нового пресс-секретаря президента Сергея Медведева, он не слишком расположен к восприятию этих семейных принципов. И даже если бы воспринимал — "старая гвардия" уже сомкнула ряды, пролезть в кремлевские щели новому человеку очень нелегко. Грандиозные, по слухам, планы Медведева — переформировать "подпорченный" имидж президента, оградить журналистов от опеки службы безопасности, подчинить пресс-секретарю пресс-службу — могут натолкнуться на противодействие не только генерала Коржакова, но и ведомства Сергея Носовца. (Сейчас место руководителя пресс-службы занимает бывший заместитель Носовца по информационному управлению администрации Марина Некрасова, до сих пор не перебравшаяся в Кремль со Старой площади. А как поговаривают еще сохранившиеся работники пресс-службы, Сергею Медведеву не очень хочется, чтобы этот переезд состоялся.) То есть если Медведев действительно попытается изменить созданную Костиковым систему, ему придется выдержать немало схваток под ковром. На кого он сможет опереться в этой борьбе, пока предположить трудно. Интеллектуальная часть помощников президента сторонится "семейных" разборок. Но если Медведеву действительно удастся сделать то, что не удалось когда-то президентским приближенным, то тогда можно будет сказать, что на смену восточному, чисто клановому кремлевскому периоду придет европейский, правда, все равно с привкусом державности — период "просвещенного монархизма".