В конце прошлого года в издательстве "Республика" вышло три тома сочинений Василия Розанова, составленные А. Николюкиным. На днях на прилавки магазинов поступил первый том из нового пятитомника Розанова издательства "Танаис" (составитель В. Сукач). Если приплюсовать сюда разрозненные издания писателя в последние годы и "правдинский" двухтомник, сделанный Е. Барабановым, то суммарный тираж этого автора сопоставим с тиражами самых популярных детских сказок. В то время как тексты Розанова легкими не назовешь.
Разумеется, предположить такой издательский бум вокруг Розанова было невозможно еще пять-шесть лет назад. Хотя основные труды его знаменитых оппонентов по "Религиозно-философскому обществу" — Сергея Булгакова, Дмитрия Мережковского, Павла Флоренского, Льва Шестова — тоже были напечатаны, а Николай Бердяев стал едва ли не массовым чтением.
Рубеж веков дал русской культуре замечательную плеяду оригиналов, чудаков и юродивых от писательства: Федоров с идеей общего воскрешения мертвых; его последователь Циолковский, прозревавший расселение людей по другим мирам; Вячеслав Иванов, в своей "башне" в сыром Петербурге взывавший к эллинскому язычеству; антропософ и поэт Белый, сочинявший толстые тома ритмизированной прозы; Ремизов с его "Обезьяньей академией"; Сологуб, наконец. Но даже на этом фоне Розанов кажется эксцентриком.
Представим себе картину: в провинциальнейшем Ельце проживает тридцатисемилетний учитель словесности и двоеженец. Его первая жена — Апполинария Суслова, возлюбленная Достоевского и прототип героини "Игрока", была старше Розанова на двадцать лет. В какой-то момент она покинула его, при том развода не дала, и он вторично тайно обвенчался. Над ним смеются коллеги, а он сочиняет философский трактат "О понимании", опубликованный в столице на собственные автора деньги и решительно никем не замеченный.
Провинциальная рутина могла бы поглотить этого, мягко говоря, чудака, однако Розанов переезжает в Петербург и довольно быстро становится преуспевающим журналистом, постоянным сотрудником "Нового времени". За долгие годы работы на газету он написал множество рецензий и очерков, некоторые из них печатал позже отдельными книжечками. Том, составленный Сукачом, именно их и включает; и приходится признать, что розановские "Итальянские впечатления" не идут в сравнение с "Образами Италии" Павла Муратова, написанными в то же время; очерки внутрирусские — тоже не новое слово в жанре, популярном в России со времени Радищева; статьи из "Среди художников", помещенные в первом томе Николюкина, не обогатили русскую художественную критику. Короче, автор "Нового времени" В. Розанов, коли не написал бы ничего иного, вряд ли оставил бы след в русской словесности.
Но в том-то и дело, что помимо умеренного "Нового времени" Розанов интенсивно работал на сторону: печатаясь повсюду — от консервативного "Гражданина" до декадентских "Весов". Свое безразличие к идеологии изданий Розанов извинял так: "одна часть души пройдет у Берга". За свою жизнь он побывал и в нигилистах, и в реакционерах. А в позднем его творчестве эти тенденции вообще не разделить.
Его широкая и скандальная известность началась с книги "В темных религиозных лучах" (1910), запрещенной цензурой. Тем не менее обе ее части дошли до читателя: "Темный лик" и "Люди лунного света". Наибольший фурор произвела вторая часть, что немудрено. Достаточно сказать, что Розанов в ней противопоставлял Ветхий Завет Новому, называл "Апокалипсис" книгой языческой (в порядке комплимента), издевался над женской эмансипацией, обвинял Толстого времен "Крейцеровой сонаты" и "Воскресения" в "духовной содомии", а самих христиан называл "людьми лунного света" — бесполыми иноками, лишь по необходимости допускающими человеческое соитие. Розанов в одночасье сделался своего рода гуру нового религиозного сознания и адептом половой любви.
В России, как известно, философским системам предпочитали философические эпистолярии и публицистику. Розанов не исключение. Но как никто другой из его философствовавших и богословствовавших современников, он был отмечен оригинальным литературным даром. В полной мере это раскрылось в "Уединенном", "Опавших листьях", "Апокалипсисе нашего времени" — книгах, решительно ни на что не похожих.
Розановская оригинальность мышления должна была бы вызвать подражания. Конечно, розановский стиль неповторим, но его следы в литературе заметны и здесь, и там. Скажем, его влияние явственно в прозе Евгения Харитонова, Михаила Берга, Дмитрия Галковского. Это как бы попытки разгадать Розанова — задача невыполнима, но притягательна. Общее место утверждать, что некий писатель и сегодня актуален. Независимый оригинальный ум в России актуален всегда. Но нынешнее "второе пришествие" Розанова, стоявшего вне партий, независимого и интеллектуально гибкого, состоялось действительно вовремя, поскольку пришлось на духовный разлом российской жизни. На месте рухнувшей "стены священных образов" идет торопливая идеологическая застройка. Увы, умные книги редко помогают тем, кто сам торопится обмануться.
НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ