Состоявшийся мировой экономический кризис, это серьезный повод поговорить о том, что может и чего не может экономическая наука, о том состоянии, в котором она находится.
Экономическая наука – не только наука, в ней есть нечто большее. Ей свойственна определенная роль в обеспечении стабилизации общества. Она способствует этому уже самим фактом своего существования. Абсолютное большинство жителей Земли даже примерно не представляют, чем заняты ученые, исследующие проблемы экономики. Но то, что эти специалисты реально существуют, их достижения действительно доводятся до сведения сильных мира сего, постоянно признаются на высших уровнях власти, и то, что им периодически присуждаются Нобелевские премии, говорит обывателю: глобальные проблемы экономики находятся под контролем.
Это обнадеживает и рядового гражданина, и финансового воротилу.
И такое назначение экономики общественно полезно.
Экономическая наука в последнее десятилетие не была обделена общественным вниманием, ее количественный рост в эти годы уникален. Но настали суровые времена, и возникла необходимость показать, какое качество соответствует этому количеству.
И здесь случился конфуз.
Выяснилось - и сегодня это стало очевидно всем – наука-экономика не может прогнозировать. То есть она это делает, но делает исключительно плохо. Экономика оказалась не в состоянии предупредить общество о возникновении даже таких суперглобальных флуктуаций в процессах развития хозяйственно-финансовой сферы, как мировые экономические кризисы.
В свое время, абсолютной неожиданностью для современников явилась Великая депрессия. Так и мы, ныне живущие, не ожидали событий, свидетелями которых являемся уже полтора года.
Но и в условиях относительно стабильного развития надежность экономических прогнозов является величиной весьма сомнительной.
В свое время потерпел крах страховой фонд Long-term Capital Management , строивший свои арбитражные стратегии с использованием обоснований группы Нобелевских лауреатов по экономике 1997 года. Сегодня перечень подобных фондов в мире просто огромен.
Это - частность.
Но есть и общее.
Численность инвесторов, применявших до недавнего времени самые новомодные арбитражные стратегии и "стоявших лучше рынка", по мнению журнала SmartMoney, составляла четверть от их общего числа. По другим источникам эта цифра оценивается на уровне около 7 процентов. Зачем в таком случае вообще оплачивать наукообразные рекомендации, если следование им хуже подбрасывания монетки?
Другого ответа, кроме: "Так принято" - нет.
Признаваемый многими за светоч экономической мысли господин Илларионов в 2002 году предсказывал очень скорое и на длительную перспективу установление цен на сырую нефть в районе 10 долларов за баррель. И сегодня у любого, не потерявшего здравого смысла, человека возникает закономерный вопрос: что это за наука такая – "экономика", самые выдающиеся представители которой позволяют себе так ошибаться?
Так может быть закрыть эту "лавочку"? Зачем обществу нужен заведомо недостоверный прогноз? Но оказывается, что плохой прогноз много лучше, чем отсутствие всякого прогноза.
Экономический прогноз позволяет управлению выстроить финансово-хозяйственную систему в определенном приближении к равновесному состоянию. Пропорции системы и ее частей обязательно будут подвергнуты коррекции, по мере того, как реалии будут отклонять факт от прогноза. Но современное общество научено работать в таких условиях и готово к соответствующему управляющему маневру - то ли дополнительному распределению профицита бюджета, то ли дополнительному заимствованию для покрытия дефицита…
Финансово-хозяйственная система любого развитого общества абсолютно не готова функционировать при отсутствии заданных прогнозных ориентиров. Кроме того, экономический прогноз – представляется островком неангажированности в бушующем море борьбы интересов, возникающей при формировании бюджета любого уровня – будь он государственным или акционерного общества.
Общество ожидает, что экономическое прогнозирование в финансово-хозяйственной сфере будет играть роль золотого петушка из известной сказки А.С.Пушкина, предупреждавшего о приближении опасности.
Но так у экономистов не получается. Но почему тогда получается формировать корректные прогнозы в точных науках?
Некоторые естествоиспытатели, искренне считают, что очевидный для них низкий уровень экономики как науки полностью предопределен убогостью и ущербностью ее кадрового состава. Они твердо убеждены, что именно они своим профессиональным выбором в пользу естествознания исключили возможность взлета экономической мысли.
И у такой позиции есть определенная основа.
Недавно, в Женеве проходила вторая сессия Форума регионального сотрудничества. Одним из участников этого собрания был Павел Алексеевич Медведев - Депутат Государственной Думы, первый заместитель председателя Комитета по кредитным организациям и финансовым рынкам, член Национального банковского совета.
В своем выступлении на этом форуме Павел Алексеевич сообщил публике о существовании некого феномена, носящего название "шовинизм кандидатов-физико-математических наук". Речь в данном случае идет о самопозиционировании некой группы специалистов в области физики, занявших командные высоты в сфере управления российской экономикой. Кроме его самого, Медведев привел такие фамилии, как Шаталин – заместитель министра финансов, Тосунян - Президент Ассоциации Российских Банков и многие иные не менее звучные фамилии. Всех я не запомнил. Запомнил, что их в экономических министерствах и на экономических кафедрах ведущих наших университетов много.
Они в экономику пришли, увидели и победили.
Профессиональные экономисты побеждены и расплачиваются. Расплачиваются за неуемное желание во всех внешних проявлениях наукообразия уподобиться наукам естественным.
"Только дураки рискуют предсказывать будущее" – говорил Эразм Роттердамский. Тем ни менее, несмотря на это предупреждение, никто не сомневается в том, важнейшей функцией экономики, особенно той ее области, которая соприкасается с государственным управлением, является прогнозирование. Экономисты обязаны предсказывать – это их профессия.
Интересно, что никто не задается вопросом: а что же произойдет с нами со всеми в том случае, если желание получить от экономистов надежнейший, абсолютно достоверный прогноз будет реализовано?
Парадоксально, но это приведет к наступлению полного паралича всей финансово-хозяйственной деятельности общества.
Абсолютно ясно, что если реально существует механизм, позволяющий увидеть наше экономическое будущее во всех нюансах и деталях, то в результате никто не затевает неэффективных проектов. Но и эффективные проекты никто не реализует, поскольку становится непонятно - по отношению к чему они будут эффективны.
Если с абсолютной надежностью в январе мы будем знать, что в июне нефть будет стоить $1000, уже ее цена устремиться к этому уровню в… январе. Если кто-то со 100%-ой достоверностью спрогнозирует кризис в стране "N" в 2010 году, то это значит, что кризис неизбежно случится, но уже в день публикации прогноза.
Итак, абсолютно точного экономического прогноза быть не может. И это принципиальное положение. Но точность прогнозов необходимо повышать и здесь нужно выделить два аспекта этой проблемы.
Первый - это естественные ограничения, наложенные Природой на познание человечеством своего будущего.
Второй – адекватность представлений экономистов по поводу процессов, происходящих в финансово-хозяйственной сфере общества.
Вернемся к вопросу, почему прогнозы естествоиспытателей столь качественно отличаются от прогнозов экономистов? Дело, наверное, не только в научных кадрах.
Разделение наук на точные, их еще называют естественные, и гуманитарные, включающие общественные, кажется сегодня чем-то само собой разумеющимся, а, между тем, этой демаркации нет и полутора веков. Нам важно понять, где пролегла граница.
В молодости мне, будучи аспирантом, довелось несколько лет проработать в ОИЯИ – Объединенном Институте ядерных исследований, в Дубне на Волге. Работа в этом научном центре позволила сопоставить и сравнить предмет моих исследований – фундаментальную науку, физику атомного ядра, со сферой моих профессиональных интересов – экономикой (более конкретно – экономикой науки).
Очень обидно звучала шутка находившихся в те времена в зените всеобщего народного восхищения физиков по поводу классификации наук. Все науки – острили они – делятся на естественные и противоестественные. Конечно, эта шутка сегодня звучит не так вызывающе и остро, поскольку в те времена в противоестественные науки попадали и марксистско-ленинская философия и история коммунистической партии Советского Союза.
Но туда же, по мнению физиков, попадала и моя экономика. Говорят, что Резерфорд вообще считал, что есть наука физика, а все остальное – собирание марок.
Вот это уподобление филателии было очень обидным.
Сегодня обиды нет, более того, сейчас я склонен согласиться с этим делением. Если идентифицировать физику как науку, то следует признать, что экономика ею не является.
И наоборот.
Почему?
Начнем с того, что естественные ограничения на надежность экономических прогнозов накладывает рефлексия, меняющая характеристики любых общественных процессов по мере того, как их параметры становятся достоянием гласности.
В результате прогнозных проработок люди получают информацию, оценивают ее и в результате могут самым существенным образом изменять свое хозяйственное поведение. И это принципиально отличает исследуемый экономической наукой постоянно изменяющийся, под ее же собственным воздействием, предмет, от относительно стабильного предмета естествознания.
Далее. Известно, что любое прогнозирование основывается на корректной пролонгации выявленных тенденций. Описание причинно-следственных связей и вскрытие сущности стабильных, постоянно наблюдаемых тенденций принимает в естествознании форму научных законов. И в этом месте тоже лежит причина принципиального отличия естествознания от обществоведения: общественная жизнь, в отличие от неживой природы, не знает устойчивых тенденций. Тенденции развития общества, и экономики, в частности, во времени могут менять направление, изменять знак на противоположный и, в завершении, они исчезают навсегда.
В свое время, до освобождения крестьян в 1861 году, в российской экономике, наверняка, существовала некая тенденция в изменении соотношения между барщиной и оброком. И где эта тенденция сегодня? Кому сегодня она нужна?
Современная экономика иногда оказывается в состоянии обнаружить достаточно долгоживущие тенденции, но, как выясняется - это мерцающие тенденции. Использование их в прогнозе чревато получением результата, как говорят физики, "с точностью до наоборот".
В 1958 году живший в Англии австралийский экономист Элбан Филлипс опубликовал статью в журнале "Economica", в которой он сообщил об открытой им обратной связи между динамиками инфляции и безработицы. В своих выводах Э. Филлипс опирался на статистические данные по Великобритании с 1861 по 1957 год. Позднее его выводы были подтверждены американскими авторами П. Самуэльсоном и Р.Солоу. Они же предложили использовать выявленную закономерность в формировании государственной денежно-финансовой политики.
И время не заставило долго ждать прихода политика, отважившегося применить это научное достижение в практике. Им оказался президент США Р.Никсон, администрация которого с 1969 года ужесточила налоговую и финансовую политику, ориентируясь на достигнутую сверхзанятость. Результат, полученный уже к 1971 году, превзошел все самые смелые ожидания. Страна вошла в состояние стагфляции.
А найденная Э. Филлипсом тенденция исчезла. Связь между безработицей и инфляцией описывается в современной научной литературе в таких терминах, как "непредвиденная инфляция". График связи этих величин из понятной кривой трансформировался в некую спираль.
Но экономические тенденции продолжают мерцать. Они возникают и исчезают.
Итак, можно предполагать (и это так - мы можем лишь предполагать, обмениваясь в рамках экономических дискуссий гипотезами разной степени правдоподобия), что существуют естественные преграды на пути повышения надежности экономического прогнозирования. Наши предельные возможности в этой области определены Природой заданными ограничениями.
Однако до предела возможностей нам сегодня еще очень далеко, и я вижу много серьезных препятствий на этом пути. Один камень, о который постоянно спотыкается экономика – это неадекватность господствующих в ней представлений о характере изучаемых и описываемых ею явлений. Невозможно прогнозировать развитие того процесса, суть которого ты не понимаешь, или понимаешь превратно.
Мой профессиональный и жизненный опыт позволяет свидетельствовать о достаточно большом разрыве, существующем между тем, что экономисты изучают, и тем, что происходит в реальной хозяйственной сфере. И разрыв этот все увеличивается.
Казалось бы, что практика должна поправлять и осаживать экономику в тех случаях, когда экономисты "зарываются", уходя в толщу бессодержательных с практических позиций умствований.
Но в действительности так не получается.
Не получается это по ряду важных обстоятельств.
Начнем с самого серьезного из них: практика для экономической науки не является критерием истины.
Истинность результатов экономических исследований, которые могут называться как угодно – законами или новациями, определяется самой же экономической наукой. Экономическая истина это сумма мнений тех, кто считаются специалистами в какой-то конкретной области экономической науки.
Что бы там не говорили об экономическом экспериментировании, экономике корректный эксперимент принципиально недоступен. И чем выше мы поднимаемся от начальных ячеек хозяйственной системы – фирм и предприятий к вершинам – национальным экономикам, глобальной экономической системе человечества, тем это становится более ясно и проявляется более отчетливо.
Вот, например.
В экономической науке можно считать общепринятым, что выход из довоенных кризисов и длительная стабилизация рыночной экономики обеспечены реализацией на практике идей Джона Кейнса. Они действительно были базой программ стабилизации экономики на уровне правительств в ряде государств Европы и США.
Так считается.
В экономике это, как говорят, "общее место" – тривиальное утверждение. А место-то это не совсем общее. Ведь если спросить: кто корректно может доказать то, что теории Кейнса сыграли ту роль, которую им сегодня приписывают, то правильным ответом будет: никто. Никто не может это доказать убедительно.
Ведь для того, что бы принять или отвергнуть данное утверждение, человечество должно было бы прожить период своей истории, начиная с 1929 года не один раз, а два. При этом начиная каждый раз с одного и того же момента и в абсолютно одинаковом качественном и количественном состоянии. Для чистоты эксперимента первый раз надлежит прожить с использованием теоретических построений Кейнса, а второй - без них. И если удалось при этом сохранить незыблемым равенство абсолютно всех прочих обстоятельств, то можно было бы сделать определенные выводы.
Но ведь это невозможно.
Поэтому мы можем предполагать, что Кейнс был прав, когда утверждал, что капитальных вложений никогда не бывает много. А можем не соглашаться с ним, как это сделали те, кто отверг его предложения о принципах формирования мировой финансовой системы в Бреттон-Вудсе.
Именно из-за отсутствия объективного критерия для оценки результатов исследований и возникает потенциальная возможность экономической науке уходить от практики. При этом традиционно, уже не у одного поколения ученых-экономистов формируется некий образ хозяйственной системы общества, полностью соответствующий содержанию прочитанных ими книг. И они своими неугомонными исследованиями этот образ постоянно улучшают. В этом им не нужна практика.
Но это все происходит в сфере "высоких экономических материй".
А как строятся отношения практики с экономической наукой внизу, на уровне фирмы и предприятия?
Следует признать, что практика и здесь не является "лакмусом" для отбора экономических новаций.
Рекомендации экономической науки, как правило, не подвергаются практиками критическому анализу. Это объясняется тем, что ни руководители предприятий и фирм, ни работники сферы государственного управления в большинстве своем не готовы к тому, чтобы объективно и всесторонне оценить качество и тем более научный уровень результатов экономических исследований.
И дело не только в том, что в реальной практике деятельности миллионов хозяйствующих субъектов не применяется ни закон Вальраса, ни принцип Сэя. "Внутренняя кухня" управления фирм и предприятий разительно отличается от того, что по этому поводу написано в толстых книгах или говорится с университетских кафедр. Очень важно понимать, что руководители, менеджеры предприятий рассматривают состояние их производственной деятельности как уникальный случай. Да, рекомендации экономической науки у них не используются или не дают результата. Но они не видят в этом, своем частном случае элемент общей рассогласованности экономической теории и хозяйственной практики. Они искренне предполагают, что есть иные места, где экономические научные разработки, неприемлемые для них, все-таки реально применяются и работают.
Многостраничные математические выкладки, многозначительное наукообразие, изощренная терминология, постоянные нарочитые языковые заимствования – все это призвано создать вокруг экономической науки некий ареол высочайшей научности, не позволяющий простому смертному даже подумать о возможности ее несовершенства.
Поэтому надо иметь уровень независимости, успешности и смелости основателя американского гиганта розничной торговли, крупнейшей в мире сети гипермаркетов Wal-Markt Сэма Уолтона, чтобы заявить, что ему глубоко наплевать на то, что его действия расходятся с рекомендациями, которые ему дают ученые-экономисты.
Есть еще одна тонкость во взаимодействии экономической науки и практики - временной информационный лаг. Экономика идет не впереди, а за практикой.
С одной стороны, это проявляется в том, что экономисты могут объяснить экономический кризис только после того, как он случился. Они могут прогнозировать только те события, которые имеют аналоги, и не могут придумывать кризисы того вида, которые еще никогда не происходили.
С другой стороны, все разрабатываемые модели и динамические балансы, какими бы совершенными они нам не казались, насыщены информацией, отражающей состояние объекта исследования в период, предшествующий началу её получения. Да, мы можем попытаться заложить в расчеты некие тенденции, "омолаживающие" эту информацию, но тогда возникают те коллизии, о которых мы говорили ранее.
Балансы акционерных обществ и результаты исследований аналитиков отражают ситуацию не ту, которая будет, а ту, которая уже была. Была она даже не вчера, а в лучшем случае, месяц назад. Возникающие на такой информационной базе рекомендации, получаются той же, «второй свежести».
В экономике все очень не просто.
Нобелевскому лауреату по физике Нильсу Бору принадлежит признание в том, что, начиная свой трудовой путь, он пытался заняться экономикой и, только поняв, что этот предмет для него слишком сложен, увлекся ядерной физикой. Обычно эту историю рассказывают с претензией на "понимающую" улыбку слушателей. Хотя, в словах Н.Бора – чистая правда и заключается она в том, что предмет экономики неизмеримо сложнее предмета физики.
Рассмотренные нами четыре аспекта, отражающие качественную специфику экономической науки:
- мерцающий характер исследуемых тенденций,
- общественная рефлексия на создаваемые продукты,
- отсутствие объективного критерия оценки,
- временной информационный лаг,
все это, в комплексе, создает высокую степень неопределенности характеристик развития влияющих на выбор управленческих решений в хозяйственных системах всех уровней. Поэтому экономика постоянно функционирует в условиях огромных потенциальных рисков.
Что реально страхует экономическую систему человечества от развала, так это колоссальный уровень ее инерционности и существование в условиях рыночной самонастраивающейся экономики набора имманентно присущих ей внутренних компенсаторов. "Невидимую руку рынка" (А.Смит) мы ощущаем через инфляцию и безработицу. Эти компенсаторы безжалостно отсекают больные, нежизнеспособные части хозяйственной системы, тем позволяя ей находиться в относительно сбалансированном и пропорциональном состоянии.
Но перейдем к практическим вопросам. Что же позволяет мне утверждать, что экономическая теория ушла от практики?
Думаю, что не надо доказывать - экономика начинается там, где появляются деньги. А деньги имеют смысл только тогда, когда существуют цены. Поэтому для экономистов понимание сути процессов ценообразования, это не только важное, но и самое практически ценное знание.
И вся проблема в том, что сегодня экономика вооружена не смутными, а превратными представлениями о природе цены.
Курс ценообразования в "экономикс" уже на протяжении ста лет начинается с изучения "ножниц Маршалла". Его схема формирования равновесной цены приводится в каждом учебнике этой классической дисциплины.
Приведу пример из известного учебника "Экономикс" Джона Сломана (с.57). В нем рассматривается пятимесячная история продажи картофеля:
Таблица 1.
Рыночный спрос и предложение картофеля.
(ежемесячно)
Цена картофеля,
пенсов за кг Общий рыночный
спрос, тыс. т. Общее рыночное
предложение, тыс. т.
20 700 100
40 500 200
60 350 350
80 200 530
100 100 700
Графически это выглядит так:
Цена,
пенсов за кг
100 -
Спрос
80 -
60 -
Предложение
40 -
20 -
Продовольствие, тыс. т
100 200 300 400 500 600 700
Рис 1.
Когда я смотрю на эту таблицу и этот график, меня всегда интересует: кто-нибудь анализировал эту схему с позиций сермяжной практики, примерял ее к реалиям жизни?
Подумайте сами.
Первый месяц.
Предложение– 100 тонн.
Спрос - 700 тонн.
Всем желающим картошки явно не хватит. Но продавцы держат цену – 20 пенсов за килограмм и не пенсом больше. Толпа, надо пролагать, вокруг них – ужасная. Все давятся. Полицейские следят за порядком и, наверняка наблюдают за соблюдением дисциплины цен. И иначе – никак. Это какую силу воли надо иметь продавцу, чтобы в условиях страшного дефицита не поднять цену?
А как можно охарактеризовать продавцов, которые в четвертый месяц торговли не продали и половины от привезенного картофеля, но в следующем месяце везут его еще больше и при этом повышают цену?
У меня к автору этой схемы есть конкретный вопрос: кто сказал, что картофель в первом месяце должен стоить 20 пенсов? Откуда появилась эта цифра? Кто дал директиву на эту, как мы все понимаем, неравновесную цену?
Эту цену, как и всю эту далекую от рыночных реалий схему, сформировал ее автор – Альфред Маршалл. Его биограф, уже упоминавшийся здесь Джон Кейнс, писал, что Маршалл с большим сомнением оценивал свои познания в области реальной практики. И, как мы можем убедиться на примере созданной им схемы формирования равновесной цены, не зря.
В реальной хозяйственной практике равновесная цена формируется, конечно, совершенно иным способом. Это не беда. Мало ли что преподаватели в Университетах рассказывают студентам, а студенты пересказывают им на экзаменах. Беда - в другом: мы видим, что с таким теоретическим багажом экономическая наука не может предложить обществу надежной защиты от кризисов, разрывающих финансово-хозяйственную систему мира.
Я думаю, что сегодняшнее состояние, в котором пребывает экономическая наука, мало чем качественно отличается от того, в котором она была и сто, и двести лет тому назад. Проблемы, которые мы ощущаем, возникли не сегодня и не вчера. Недаром еще в XIX веке великий мыслитель Томас Карлайл назвал экономику "мрачной наукой".
С ореолом "мрачности" надо расставаться. Но где оно, то звено, потянув за которое, по образному выражению Владимира Ленина, мы можем вытащить всю цепь?
Мне представляется, что это звено в формировании новой системы связи экономической науки и практики. Эта связь постепенно - сразу не получится - должна создаваться путем привлечения для преподавания экономических дисциплин специалистов, имеющих успешный опыт реальной практической работы.
В преподавании экономики нужно переходить от "принципа политрука" к "принципу командира".
Политрук говорит: "Делай, как я сказал".
Командир говорит: "Делай как я".
Осуществить такой переход будет трудно. Очень трудно. Но иначе, наверное, нельзя.