После довольно длительной паузы, ушедшей на подготовку и выпуск книги "Сокуров", вышел новый, девятый по счету, номер "Сеанса". За четыре года своего существования этот журнал сумел снискать громкую (по киноведческим понятиям) славу не только в среде петербургских кинематографистов.
Меньше всего "Сеанс" рассчитывает кого-то потрясти новизной открытий или экстравагантностью оценок. Имена все те же, что и везде, да и фильмы, о которых по большей части идет речь, мелькнув на фестивальных экранах, давно уже перестали быть предметами киноведческих споров. Но в том то и дело, что "Сеанс" — это никакое не киноведение, хотя у большинства его авторов репутация ученых, просвещенных людей, давно и успешно занимающихся кинокритикой. "Сеанс" — это салон, может быть, последний петербургский салон, затеянный посреди руин умирающего Ленфильма и новоделов постсоветского кино. Некое изысканное, стильное пространство, обустроенное для "другой жизни" и, наверняка, для другого кино. Эта нарочитая холодноватая стильность даже не раздражает, а действует скорее ободряюще. Вот ведь, как можно, оказывается, благородно изъясняться, умело подбирать слова к фотографиям, и фотографии к словам, безупречно макетировать каждую полосу, извлекая из одного только сочетания черного и белого бездну тайного смысла.
Дело здесь, конечно, не только в стараниях главного редактора Любови Аркус и ее немногочисленной дружной команды. Успех и единственность предприятия заложена в самом его замысле: в стремлении собрать всех — новых и старых, бывших и нынешних, преуспевших и потерянных — объединив их одним делом или одной мечтой, или, может быть, одним воспоминанием. Или просто придумать некий общий сюжет, где для каждого найдется своя роль: и бенефисный выход, и крупный план, и эффектная реплика в финале.
Последний номер "Сеанса" — пример наиболее показательный. Из банального в сущности сюжета о взаимоотношениях отечественных творцов и западных продюсеров (сколько уж об этом было слов сказано, сколько слез пролито!) вырастает глобальная тема судьбы художника конца века. Номер изящно выстроен на контрапункте многих голосов, даны одновременно и версии самих режиссеров, и их продюсеров, и мнения критиков. Как водится, все друг другом недовольны, но этого не производит впечатления очной ставки или прокурорского расследования. Здесь нет правых и виноватых. А есть все тот же салон — остроумный, талантливый, даже блестящий. Лучшие страницы "Сеанса" посвящены Рустаму Хамдамову, художнику, чье искусство оказалось в трагическом противоречии не только с советской действительностью, но, как выяснилось, и с законами мирового кинопроизводства. Документальная история постановки его несчастного шедевра "Анны Карамазофф" читается как захватывающий детектив и одновременно как "роман воспитания". Речь идет о жестоких уроках западного кинобизнеса, не усвоив которые, даже гений не может рассчитывать на международный успех. Собственно, к этому не слишком-то оптимистичному выводу приходят даже сочувствующие Хамдамову авторы "Сеанса".
Сам журнал по нынешним временам вызывающе убыточен. Ни одной рекламной полосы, ни одной заказной статьи, ни одного ставшего уже привычными поклона спонсорам. Провозглашая неизбежность новой продюсерской эры в нашем кинематографе и смело прогнозируя ее последствия, "Сеанс", при всей современности облика и стиля, остается одним из немногих предприятий, основанных по на чистом энтузиазме. И самим фактом своего существования опровергает расхожее мнение, что отечественное кино переживает упадок. В конце концов, даже если сегодня в кино особенно нечего смотреть, то по крайней мере есть что о нем почитать.
ИГОРЬ Ъ-СЕРГЕЕВ