комментирует Михаил Трофименков
В лондонской Barbican Art Gallery открылись выставки "Это война! Роберт Капа за работой" и "Герда Таро", ретроспективы главного военного фотографа ХХ века, одного из создателей агентства Magnum Роберта Капы (1913-1954) и его подруги Герды Таро (1910-1937), обычно остающейся в тени своего великого коллеги.
Вообще-то, "Это война!" (This Is War!) — знаменитый альбом (1951) Дэвида Дугласа Дункана, посвященный войне в Корее. Но никакого недоразумения в том, что так назвали выставку Капы, нет. Его творчество содержит в зародыше весь последующий опыт военной фотографии. Когда смотришь классические репортажи Ли Миллер из разбомбленного Лондона, Катрин Леруа или Джона Олсона из Вьетнама или Джона Садового из восставшего Будапешта, в любом из них узнаются мотивы, зафиксированные, превращенные в архетипы именно Капой. Впрочем, это говорит и о том, что война — самое однообразное занятие на земле. Беженцы, руины, раненые, которым бессильны помочь однополчане, живые, рухнувшие на обочине в минуту передышки: одни и те же в любую эпоху, в любом конце света.
Эпопея Капы и Таро начиналась почти как розыгрыш. В 1935 году юные фотографы-эмигранты, венгерский еврей Андре Эрно Фридман и немецкая еврейка Герта Похорилле, перебивавшиеся случайными заработками в Париже, решили для солидности взять псевдонимы, созвучные громким киноименам — Фрэнку Капре и Грете Гарбо. И сочинили для редакторов, которым Таро предлагала их снимки, легенду о богатом янки-плейбое Капе. С тем же азартом они в первые же дни фашистского мятежа помчались в Испанию снимать бои за мадридский университет; ополченцев, уходящих на смерть, как на корриду; женщин, бегущих в бомбоубежища. Испания стала первой войной для Капы, первой и последней для Таро.
Неизвестно, кто из них отчеканил: "Если снимок не получился, значит, ты подошел недостаточно близко". Смазанное, не в фокусе изображение, это вынужденное несовершенство, стало стилем Капы, шесть часов снимавшего под шквальным огнем высадку 6 июня 1944 года на заваленном трупами GI нормандском пляже Омаха-Бич. Но и он, и Герда в какой-то момент "подошли слишком близко". Таро погибла 28 июля 1937 года под гусеницами танка, протаранившего автомобиль, на подножке которого она покидала Валенсию, занятую франкистами. Последнее, что она сняла, — улыбающийся труп женщины в городском морге и пылающий грузовик на той самой дороге, где вскоре погибла. Капа 25 мая 1954 года снимал во Вьетнаме солдат, ищущих мины, и наступил на одну из них, когда, выбирая ракурс, сделал шаг в сторону. Смерть, которую они снимали, оказалась их собственной смертью.
Капа — не первый, кто снял идущего в атаку в тот момент, когда в него попадает пуля: на фото 1916-го очередь пулемета сносит французского офицера под Верденом. Но именно "Смерть республиканца" Капы стала иконой века. Солдат, раскинувший, как на распятии, руки, кажется, продолжает бег, еще пытается поймать выпавшую из рук винтовку. Один на один со смертью: в кадре — лишь он и равнина. Капу заподозрили в фальсификации: "Смерть" напоминает тщательно выстроенный шедевр живописи. Опровержение подозрений заняло многие годы: этой эпопее посвящен специальный раздел выставки. Только недавно защитники чести Капы установили имя солдата, павшего 5 сентября 1936 года на его глазах: Федерико Боррелль Гарсия. Похоже на чудо: в эпоху анонимных смертей давным-давно погибший фотограф вернул одной из бесчисленных жертв века имя и судьбу.
Отчаянно гребущий к нормандскому берегу солдат, которого тянет на дно пулемет, на другом легендарном снимке Капы, остался безымянным символом эфемерности человеческой жизни. И заодно эфемерности работы военного фотографа: из 119 снимков, сделанных Капой в "День Д", 108 погибло по вине работника фотолаборатории.
Капа ворчал: "Война, как стареющая актриса, становится все более и более опасной и все менее и менее фотогеничной". Его камера запечатлела этапы этого старения, морщины войны. Испания — его личная война, на которой он чувствует себя солдатом, возможно, последняя романтическая война в истории. Капа видит не только ее ужас, но и красоту: в лицах ополченцев, напоминающих персонажей старых испанских мастеров, в скорбно-суровых лицах интербригадовцев, покидающих по приказу Коминтерна Испанию.
В 1937-м он временно оставил Испанию ради китайско-японской войны. И это уже не совсем его война. Вместо индивидуального порыва крестьян и шахтеров, остановивших изменившую присяге профессиональную армию, — восточная иерархия, где судьбами чернорабочих войны распоряжается жутковатый Чан Кайши. Вместо анархистского братства равноправных добровольцев — муравьиный поток крестьян, спасающихся от наводнения после взрыва плотин на Янцзы, или раненых, бредущих в тыл.
В Испании, Китае, Нормандии Капа видел войну лишь с одной стороны. В его фотографиях были горечь поражения и надежда на победу. В снимках 1944-1945 годов, из которых на выставке представлен цикл "Освобождение Лейпцига", впервые появилась горечь победы. Впервые Капа оказался на территории побежденного врага и засвидетельствовал его несчастья так же безжалостно, как несчастья, которые этот враг принес другим народам. Обритые наголо "немецкие подстилки", над которыми глумится французский плебс. Немцы, столь же измученные воздушным террором, как жители Барселоны и Мадрида, вылезают из бомбоубежищ. Колонны пленных с руками на затылке. Безумные глаза сдавшихся солдат вермахта. Снайперов или тех, кого столь же ошалевшие янки приняли за снайперов, GI подгоняют пинками и штыками, возможно, до ближайшей стенки.
Именно тогда, в 1945-ом Капа мрачно заметил, что мечтает о временах, когда для него и других военных фотографов наступит безработица, и позволил себе передышку. Он снимает Анри Матисса за работой. Едет с Джоном Стейнбеком в СССР. В новорожденном Израиле 1948-го снимает не столько шрамы войны, сколько трогательные сцены прибытия переселенцев из Европы: искренне тешит себя иллюзией, что ашкенази обретут покой и мир в брошенных арабских деревнях. Судьба в лице сенатора Маккарти закрывает ему дорогу на корейский фронт: охота на коммунистических "ведьм" вынуждает Капу покинуть Америку, как покидают ее Чарли Чаплин и Бертольт Брехт. Но ни он уже не может жить без войны, ни война без него. Не Корея, так Вьетнам: скучная, усталая война с партизанами Хо Ши Мина, нелепые колониальные офицеры в шортах и белых гетрах, подчиняющиеся им вьетнамцы, бредущие с миноискателями по тому самому проклятому полю.
Лондон, Barbican Art Gallery, до 25 января