В этом году XVIII фестиваль "Балтийский Дом" носит подзаголовок "Анатомия театра". Организаторы сочли, что за последние 10 лет жизненно важные органы современного искусства сцены изменились настолько, что без вскрытия не обойтись. И выдали приглашенным на пресс-конференцию журналистам хирургические перчатки и повязки для лица. Как показал первый фестивальный спектакль, "Джованни" (театр "ТР" из Варшавы, режиссер Гжегож Яжина), с перчатками организаторы не промахнулись.
Гжегожу Яжине, впервые побывавшему на "Балтийском Доме" в 2003 году, сейчас 42. Пять лет назад, когда он впервые побывал в Петербурге, его "Тропическое безумие" по классику польского авангарда XX века Станиславу Игнацию Виткевичу было воспринято как манифест "театра чистой формы". "Джованни" демонстрирует, что режиссер продолжает работать в том же направлении. Спектакль едва ли понравится тем, кто ждет от театра зашифрованного послания. "Джованни" — чисто формальный эксперимент по скрещиванию оперы и драмы: "Дон Жуана" Мольера и "Дон Жуана" Моцарта.
Прямой иллюстрации текста музыкой нет и в помине. Есть масса драматических сцен, где движение персонажей и массовки положено на музыку, а мизансцены напоминают прихотливый орнамент из человеческих фигур. Есть масса сцен, где драматические актеры "поют". Делают они это, разумеется, под оперную "фонограмму", но Яжина добивается иллюзии, что актеры исполняют свои партии сами. Почти физически ощущается напряжение связок, от мнимых, но очень точно сымитированных усилий, вздуваются вены на лбу. Мимика, пластика, "разводка актеров" на дуэты и хоры также продиктованы законами оперы.
Но Яжина ни в коем случае не пародирует оперную выразительность. Он ее тщательно имитирует, притом в ультрасовременном варианте. Показательна сцена свадьбы. Пьяные пролетарии Мазетто и Церлина выкрикивают свой дуэт под разухабистый аккомпанемент свадебного оркестрика. Пьянка перетекает в маскарад в квартире Джованни, где гости, вырядившись в свадебные платья и белые брючные костюмы, спрятав лица под белые чулки (такой уже был на Джованни во время эротической игры с Анной) и кружевные парики-маски, затевают оргию. Обесчещенная Церлина судорожно поводит шеей, будто актриса и впрямь пытается петь в трудно совместимых с вокалом условиях. Музыкальная кульминация сцены сопровождается сексом на полу при участии пары стриптизерш.
Анджей Хира не стремится расположить зрителей к своему герою. Холодный, непроницаемый, не очень-то обольстительный, он близок мольеровскому прототипу. Не случайно все жаркие баритональные партии моцартовского Джованни исполняет долговязый Лепорелло (Сезарий Косиньски). Он же и соблазняет глупых телочек, спрятав лицо под серебристой маской Джованни. Противопоставить холодному цинизму героя нечего и некого. Есть или восхитительно безжалостная, развратная стерва Анна (в ее роли Данута Стэнка). Или жизнерадостные идиоты, как Церлина, Мазетто и Оттавио.
В "Джованни" нет статуи Командора. На ужин герой натурально притаскивает его труп (Зигмунт Маланович). За него говорит и управляет его обмякшим телом Джованни, как кукловод. И здесь становится необыкновенно интересно, каков будет конец героя в спектакле, где нет и намека на нравственный суд, возмездие и ирреальное. Все просто: он помирает от удушья, буквально обожравшись. А потом зеркально гладкая поверхность спектакля раздвигается, обнаруживая объем. Когда Джованни уже мертв, труп встает, чтобы исполнить арию и призвать убийцу к ответу. Джованни, что характерно, его слышит. Зато не видит шайка гостей, которая в рассветных лучах заполняет комнату и прозаичнейшим образом, в присутствии трупа Джованни, набрасывается на тарелки с недоеденным ужином.
Татьяна Джурова