Великие и ужасные

рассказывает Рита Русакова

Для проводимого в Украине уже пятый раз фестиваля азиатского кино его организаторы сумели собрать просто-таки образцовую программу. Открывает ее лента давнего любимца наших синефилов Ким Ки Дука. На его "Вздохе" поклонники режиссера, пожалуй, даже рискуют испытать дежавю, поскольку эта картина не содержит ничего особенно нового в сравнении с прежними работами знаменитого корейца. Героиня фильма, тяжело переживающая измену мужа, находит для себя мазохистскую отраду — начинает посещать изолированного в камере смертников мрачного парня, укокошившего свою жену и двоих детей. О нем молодая женщина узнала из выпуска теленовостей, где рассказывалось, как этот заключенный пытался свести счеты с жизнью, вогнав себе в горло заточенную зубную щетку. Странный роман персонажей "Вздоха" напоминает коллизии "Пустого дома" Ким Ки Дука, где такая же затравленная мужем героиня отдавала свое сердце взломщику, проникшему в ее квартиру. Визиты в тюрьму получаются не только романтические, но и художественные: женщина исполняет перед изумленным преступником музыкальные шлягеры "Весна", "Лето", "Осень", "Зима". Этот сюжет, естественно, отсылает к самому знаменитому фильму Ким Ки Дука "Весна, лето, осень, зима и снова весна". Правда, теперь фоном для встреч героев служат не роскошные пейзажи, а их жалкие слепки на фотообоях. Общаются персонажи "Вздоха" исключительно с помощью взглядов и жестов, и эта их немота, опять же, напоминает о фильме "Остров" — первом, принесшем Ким Ки Дуку славу певца насилия. Теперь, правда, и жестокие сцены режиссер предпочитает подавать едва ли не в духе чаплиновской эксцентриады. Вообще, от творчества корейского эпатажера и бунтаря, каждый вздох которого еще недавно вызывал скандал или сенсацию, все больше веет примиряющим всепрощением. Некоторые подозревают, что это лишь декорация, прикрывающая конформизм. Другие злорадствуют, что режиссер, исчерпав идеи и энергию, превратился в собственного эпигона. Да, Ким Ки Дук повторяется — как повторяются Эмир Кустурица, Джим Джармуш, Вонг Кар-Вай и Аки Каурисмяки. Но будьте спокойны, ему пока есть что повторять.

Еще один записной фаворит украинских киноманов — японец Такеши Китано — тоже вроде бы переживает творческий кризис. Правда, опережая недоброжелательных критиков, готовых объявить его сдувшимся гением, уже третий фильм подряд (считая "Такешиз" и короткометражку для сборника "У каждого свое кино") с невозмутимой самоиронией этот самый кризис описывает. В новой ленте "Банзай, режиссер" Китано для начала отрекается от принесших ему славу фильмов о мафии. Себя прежнего он высмеивает, развенчивая образ крутого босса якудзы, которого сам же и изображает на экране. Разобравшись с жестокими гангстерами, режиссер принимается издеваться над одним из лучших своих фильмов — "Затойчи": мэтр карикатурно скачет, размахивая мечом, выпрыгивает из колодца, как черт из табакерки, и вообще очень старается свести героический смысл своей знаменитой ленты к анекдоту. Затем наступает черед измывательств над "Кикуджиро": сентиментальный сюжет роуд-муви про взросление мальчишки непринужденно превращается в стеб. В общем, с самопародией в этом фильме все в порядке: Китано слоняется от сюжета к сюжету не один, а с портретно похожей на него куклой; ее осматривают врачи, ее непрерывно пинают, а в финале и вовсе объявляют безмозглой. Впрочем, прикидываясь бессильным и отупевшим, режиссер откровенно лукавит. По ходу фильма постепенно вырисовывается его сверхзадача: отметая все прежние клише, автор расчищает территорию для последующих экспериментов: "У нас нет кинематографического эквивалента кубизма или фовизма. Эта картина — моя попытка создать 'кинематографический кубизм', где я играю с разными жанрами кино в пределах одного фильма". Правда, надо признать, что пока этот "кубизм" сводится к знакомым шуткам и гэгам, выйти за пределы традиции режиссеру не удается. Но сколько бы ни продолжались его поиски, авторитета, наработанного в традиции, достаточно, чтобы отнестись к ним с уважением.

В отличие от Такеши Китано, его соотечественник Такаси Миике никаких кризисов, как и сомнений в своей гениальности, не испытывает, успевая снимать в среднем по пять фильмов за год. На счету режиссера триллеры про якудзу, ужастики, жестокие психологические драмы, футуристические боевики и, наконец, мюзикл с убийствами — гомерически смешное "Счастье семьи Катакури". Неудивительно, что этого циничного японского многостаночника полюбил Квентин Тарантино. А с близкими по духу людьми Тарантино предпочитает, как известно, работать вместе и сразу же создает альянсы и новые проекты. Вместе с Миике он решил снять вестерн по-японски, выступил в нем как продюсер и сыграл одну из ролей. В общем, "Сукияки-вестерн: Джанго" вышел совершенно тарантиновским по духу, замыслу и исполнению. То есть кровавым и переполненным многочисленными отсылами к различным культовым картинам.

Эту ленту, формально являющуюся ремейком фильма Серджо Корбуччи 1966-го "Джанго", в общем, следует рассматривать как лихую пародию на спагетти-вестерн. Именно в пику этому классическому жанру Миике с Тарантино сочинили сукияки-вестерн. Сукияки, кстати, это такая еда, где мясо перемешано с овощами, сахаром, яйцами и тофу и заправлено соевым соусом. Примерно так же смешивая цитаты, авторы оттягиваются как могут. На экране две живописные банды, наряженные в пестрые псевдоковбойские тряпки. Японские актеры говорят по-английски, смешно гримасничая и рыча. Эти алчные клоуны стремятся раздобыть сокровище, закопанное в окрестностях какого-то мирного поселения, сопровождая свои поиски убийствами местных жителей, мародерством, осквернением могил и прочими мерзостями. Похожий на гопника главарь красных начитался у Шекспира про войну Алой и Белой розы и требует называть его Генри в честь Генриха VI. Похожий на аристократа главарь белых непрерывно вращает мечом и время от времени кого-нибудь убивает, брезгливо поджимая губы. Имеются также Одинокий Стрелок, разрешающий конфликты, продажный шериф-шестерка, бодрая старушка с криминальным прошлым, влюбленные из разных кланов, их сын, онемевший от всех этих ужасов, а также спрятанный в гробу классический пулемет. Кстати, немого мальчика, единственного персонажа, спасшегося в кровавой бойне, Миике с Тарантино и называют Джанго, элегантно привязывая свое кино к классическому вестерну Корбуччи. Принимать всерьез этот цирк с конями, конечно же, невозможно, тем более что авторы усиливают комизм, иллюстрируя свое полотно леденящими душу мелодиями и заставляя героев иной раз произносить реплики с эпическим пафосом. Хулиганскую атмосферу, царившую на съемочной площадке, характеризует выразительный штрих: Миике, говорят, однажды вошел в такой раж, что вместо команды "Мотор!" палил в воздух из смит-вессона.

Похоже, такому куражу мог бы позавидовать режиссер еще одного японского фильма в фестивальной афише — "Кайдан" — Хидео Наката. Автор триллера "Звонок", породившего лавину подражаний, на сей раз решил поискать вдохновения не среди современных, безобидных на вид домашних приборов и гаджетов, а в глубокой древности, экранизировав в нарочито архаичном ключе легенду XVIII века. Завязка ее такова: перед смертью ростовщик проклинает своего убийцу и весь его род. Убийца вскоре сходит с ума и, зарубив мечом жену, исчезает, бросив на произвол судьбы своего сына Синкити. Через несколько лет Синкити, влачащий жалкую жизнь уличного торговца табаком, знакомится с элегантной учительницей пения Тоесигу. И эта встреча оказывается роковой, потому что запавшая на смазливого юношу красавица — дочь того самого убитого ростовщика. Теперь эту пару связывает любовь не только до гроба, но и после. Легкая царапина, полученная ревнивой женщиной во время бурного выяснения отношений с любовником, превращается в страшную опухоль, Тоесига в муках умирает, пообещав уничтожать любую новую пассию Синкити.

Дальше история развивается понятно как. Недостатка в жертвах у мстительного призрака не предвидится, и к финалу количество трупов достигает какого-то совсем уж несусветного масштаба. Увы, рассказана режиссером эта мистическая страшилка довольно занудно, без изобретательности, за исключением разве что пролога, стилизованного под традиционный японский театр, и финальной сцены, где женщина-призрак нежно целуется с отрезанной головой своего любовника. Подчеркивая старомодность "Кайдана", Хидео Наката отказывается от большинства приемов современного кино — острых ракурсов, динамичного монтажа и каких-либо спецэффектов. Так что зрители, ожидавшие от режиссера новой порции саспенса, будут, скорее всего, разочарованы.

Зато уж точно не будет скучать публика на "Отверженных" Джонни То. Действие этого образцового гонконгского боевика происходит в 1998 году в Макао, где двое друзей детства, а ныне, ясное дело, гангстеры, попадают в кошмарный переплет — одному из них кровожадный главарь банды поручил убрать другого. Засим следует то, что американские прокатчики называют "насилие и хирургические подробности". Ребятам надо пострелять в босса, прооперировать раненого товарища, поучаствовать в ограблении автобуса с тонной золота, а потом колесить по ночному неприветливому городу с пробитым бензобаком и почти любой выбор делать с помощью монетки.

Самое интригующее в фильме Джонни То, впрочем, не мужской балет под градом пуль, а парадоксальные, по крайней мере на европейский взгляд, мотивировки действий героев. То, что все их жесты и поступки подчинены какой-то неукоснительной системе ценностей, несомненно, да вот разгадать, почему именно так они себя ведут, не сразу получается. То ли у бандитов с их предательствами и борьбой за сферы влияния, то ли у китайцев с их фольклорным вероломством, то ли именно в пространстве фильмов Джонни То, но что-то у ребят не так. Там, где логично было бы всех перестрелять к чертовой матери, они выжидают и долго пялятся на противника. А туда, куда лучше не соваться, являются грудь нараспашку и с улыбкой до ушей. Но если уж стреляют, то только в лицо, а не в спину. Стреляют, кстати, все отлично, а особенно один крутой парень, который из однозарядной винтовки крошит в винегрет целую банду, не вынимая изо рта зажженной сигареты.

"Отверженные" Джонни То, несмотря на грохот выстрелов, в ряде эпизодов трогательно-сентиментальны, но все же главное эмоциональное откровение, вероятно, ждет на фестивале зрителей южнокорейской ленты "Тайное сияние", за которую ее автор сценария и постановщик Чан Дон Ли получил две премии Asian Film Awards — за лучший фильм и лучшую режиссерскую работу,— а исполнительница главной роли Чон До Ен удостоилась приза за лучшую женскую роль на Каннском кинофестивале. Героиня картины — пианистка Син Э. Потеряв мужа, она с сыном Чжуном переезжает в небольшой городок, где надеется примириться с утратой и по возможности начать новую жизнь. Однако практически сразу по приезде Чжуна похищают, а потом убивают. Причем похититель (им оказывается школьный учитель мальчика) предварительно получает от Син Э требуемый выкуп. В отчаянии героиня истово ищет спасения в христианской секте, но через некоторое время столь же истово отвергает религию. "Тайное сияние" наполнено кричащим, нарочито избыточным драматизмом — при этом сами трагические события неизменно остаются за кадром. На экране присутствует только Син Э, которой приходится по мере сил справляться (или не справляться) со все новыми злоключениями. Детективный элемент тоже отсутствует: об обстоятельствах смерти мужа героини зритель узнает с опозданием и случайно, из довольно отвлеченного закадрового повествования. Вопрос, было ли убийство Чжуна трагической случайностью или вероломным злодеянием, Чан Дон Ли тоже оставляет без ответа, а если честно, то и без внимания: важны не события, а последствия, не утрата, а горечь переживания. Фильм Чан Дон Ли снят не так, как сейчас принято снимать. В нем все подчеркнуто правдиво, иногда даже гиперреалистично. Режиссер не стесняется запрещенных приемов, но не опускается при этом до вышибания слезы. "Тайное сияние" — картина с точки зрения кинематографической техники почти старомодная, но эмоционально пробирает она капитально.

"Украина" / по 22 октября