Фильм Вадима Перельмана "Мгновения жизни", выходящий в российский прокат и поставленный по роману Лоры Касишке, в оригинале назывался "Жизнь перед ее глазами", а еще раньше — "В цвету". Неуверенность авторов и прокатчиков в том, как лучше презентовать картину, АНДРЕЙ ПЛАХОВ объясняет нечеткостью ее жанровой концепции.
Наш бывший соотечественник Вадим Перельман отлично вписался в пейзаж американского кино фильмом "Дом из песка и тумана". В нем был выверен эмоциональный баланс между иммигрантской свежей кровью и голливудским жанровым каноном. На этот раз соблюсти равновесие оказалось труднее.
"Мгновения жизни" начинаются титрами на фоне пышных бутонов и цветочных орнаментов, чтобы взорваться через несколько минут сценой расстрела в колледже. Фильм о двух старшеклассницах, мечтающих сорвать цветы юности, а потом обзавестись почтенной семьей и прочими плодами зрелости, вдруг выпадает в пространство социальной трагедии и "синдрома Колумбайн" — по имени печально знаменитой школы. Та, что изображена в фильме, тоже обретает монументальные и несколько карикатурные черты символа. Пятнадцать лет спустя после кровавых событий перед школой стоит памятник жертвам расстрела: фигуры образцовых ученика и ученицы как будто украдены с московской станции метро "Площадь Революции".
Школа и прилегающий к ней скучнейший провинциальный городок составляют основу пространства фильма, в котором никогда ничего не меняется. А вот время разлагается на составляющие более сложные, чем это допустимо в русском языке, где прошлое четким барьером отделено от настоящего и от будущего. В английском же есть Present Perfect, Past Continuous, Future Indefinite, что в принципе меняет дело. Если история двух подружек, девственницы и шлюхи, из которых одна предает другую, наверняка относится к прошлому, то "жизнь в цвету" той, что выжила, с мужем-профессором, любимой дочкой и лекциями о Гогене в колледже, — это лишь отчасти сегодняшний день.
Можно, конечно, сказать, что прошлое вторгается в настоящее, не дает забыть о пережитом ужасе и расслабиться сердечной мышце — самой сильной в человеческом организме, как резонно отмечает в фильме учитель биологии. Но можно представить и другое: что все настоящее (в виде неосуществленного будущего) промелькнуло перед глазами героини в роковое мгновение, после которого она то ли в буквальном, то ли в метафорическом смысле отошла в мир иной.
Такими абстракциями любят заполнять свои фильмы американские режиссеры второго ряда, чтобы придать глубокомысленность "жизненным драмам". В данном случае претензии идут еще дальше, и мелодрама вступает в бой с шизофреническим триллером, чтобы завершиться экзистенциальной ничьей. Относиться серьезно к подобным откровениям нет оснований. Зритель скорее предпочтет вовсе абстрагироваться от них, чтобы насладиться спонтанной игрой молодых актрис. Ева Амурри хороша в роли правильной католички Морин, готовой пожертвовать собой ради закадычной подруги. А Ивэн Рэйчел Вуд, имеющая в своем двадцатилетнем возрасте стаж из тридцати ролей, со знанием дела изображает красавицу Диану, отдающую дань травке и сексу без обязательств, зато потенциально верную супругу и добродетельную мать.
Хуже всего приходится Уме Турман, которой и досталась роль супруги-матери, мучимой воспоминаниями об убитой подруге и сделанном в юности аборте. Тарантиновской музе приходится не только стереть со своего прекрасного лица остатки интереса к жизни, но и невольно отвечать за двусмысленность сюжетной конструкции, ведь если героиня все же умерла, при чем тут совесть и все такое прочее.
За остальное отвечает все-таки режиссер. По словам рецензента из The Village Voice, это он выбрал стиль, который зритель может спутать с рекламой струящихся волос, вымытых шампунем L'Oreal. Хотя мне лично кажется, что на киевлянина Вадима Перельмана повлиял опыт Александра Довженко, чей фильм "Жизнь в цвету" о Мичурине своей поэтической красивостью вполне мог вдохновить на художественные подвиги.