Концерт балет
Открывавший балетный сезон концерт "Золото осени", собравший во МХАТе имени Горького солистов Петербурга и Москвы, был исполнен поэзии, но соответствовал только первой строке классика: ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА отметила "унылую пору", не компенсированную "очей очарованьем".
По сравнению с прошлогодним "Золотом осени", которое осчастливили своим участием ведущие солисты Большого и Мариинки, вызвав немалый ажиотаж, гала этого года казался ущербным еще до начала: ни звездных имен (кроме чудом затесавшейся в "золотую" компанию Дианы Вишневой), ни афиш, ни программы вечера, зато цены — как на привилегированный гала с шампанским в Парижской опере. Концерт задержали на 50 минут, и когда стало ясно, что зал заполнен едва наполовину, в театр стали зазывать старушек с улицы.
Художественный руководитель проекта Юрий Смекалов, солист Театра балета Бориса Эйфмана и лауреат "Золотой маски" этого года, задумал концерт в честь своего педагога — балетмейстера Георгия Алексидзе, умершего чуть больше трех месяцев назад. Работал покойный в основном в Ленинграде-Петербурге, среди прочих дарований воспитав и Бориса Эйфмана, поэтому среди участников доминировали артисты из Санкт-Петербурга, имеющие отношение к обоим мастерам. Артисты и поставили все, что представили: вероятно, господин Смекалов счел, что лучшая память об учителе — работы его учеников.
Концерт был задуман как единый спектакль: номера различных авторов постановщик выстроил непрерывной чередой — так, что во время окончания одного на сцене уже маячили участники следующего. Фонограмму покрывал нескончаемый шум дождя, на сцене маячило зеркало, временами появлялся стол, иногда кровать, на заднике возникали проекции черно-белых, художественно размазанных балетных фотографий. Названия миниатюр высвечивались лазером на заднике, состояли из многозначительных существительных ("Раздвоение", "Отражение", "Воспоминание" и т. п.) и сопровождались фонограммной декламацией высокопоэтических строк. Балетные авторы предпочитали Пастернака, так что концерт не миновало ни чувство, которое "на сцену шлет раба", ни сердце, которое спускалось "на руку к тебе".
На этих литературно-художественных подпорках, достойных культурного досуга "тех, кому за 70", держалась хореография, достойная учебных классов домов народного творчества. Какой-то прекрасный лицом, но узловатый ногами юноша чах и страдал, то простирая руки в зал, то хватаясь за голову, то не без труда принимая академические позы,— и это называлось "Сожалением". Какая-то женщина между арабесками и па-де-ша задирала платье с оборками и вздымала мускулистую ногу, плаксиво глядя в спину индифферентного мужчины,— и это именовалось "Соблазном". Барышня в розово-голубом с игривостью 60-летней библиотекарши кадрила готового на все невзыскательного типа, однако, добившись скоротечного секса, исчезала в ночи вместе со своим чемоданом — так выглядел "Не флирт". Другая женщина в пурпурном белье весь дуэт лупила мужчину по щекам, а когда он осмелился ответить ей тем же, придушила его поясом от халата — автор отметил исключительность происходящего названием "Невозможность".
В таком контексте даже вполне жизнеспособная хореография (дуэт из "Магриттомании" Юрия Посохова, нареченный "Ревностью", или клоунское соло Романа Андрейкина из "Взлома" Пола Нортона, окрещенное неуместно-фрейдистским "Эго") отдавала доморощенной пошлостью. И даже отличные артисты выглядели претенциозными провинциалами — как, например, премьер Мариинки Антон Корсаков, который в промежутках между нырками в картонный ящик успел поиграть воспитанными мускулами и сделать пару эффектных разножек. В тупик поставила и Диана Вишнева, исполнившая вместе с Юрием Смекаловым боевитый дуэт в стиле "упал-отжался, запрыгнула-оттянулась": даже ее отточенного мастерства и женского шарма не хватило, чтобы придать осмысленность этим отношениям. И хотя номер принадлежал американцу Дуайту Родену, в нем трудно было признать тот эротичный танец, которым петербургская прима сразила публику на своем московском бенефисе в паре с чернокожим Десмондом Ричардсоном.
Балетная тризна по покойному Алексидзе вышла печальной, как и подобает поминкам. Но оплакивали не хореографа, чье золотое время кончилось в начале 1970-х, когда сбежал на Запад его друг и лучший интерпретатор его миниатюр Михаил Барышников. Артисты, считающие себя балетмейстерами, с самыми наилучшими намерениями сделали концерт, который похоронил настоящее и будущее отечественной хореографии. Пусть даже на один вечер.